Родина против бесов

В свое время немецкий философ и правовед Карл Шмитт высказал глубокую мысль о систематической аналогии между теологическими и юридическими понятиями. Проводя эту аналогию, всегда можно расшифровать теологическую подоплеку, лежащую сокрыто за сухими формулами законов. Мы вполне в состоянии увидеть, что правовая система России сегодня является прямой аналогией политеизма или пантеизма – диких представлений протухшей и перебродившей свалки уксусно-кислых парарелигиозных идей. Бюрократизация права, которое в соответствии с либеральной догмой направлено не на решение проблем общества, а на создание новых и новых институтов, новых и новых правил для бесплодного «диалога» общества и власти, опирается на разношерстный пантеон правовых «богов» – трактовок общелиберальных формул, склоняемых бюрократией вкривь и вкось по своему усмотрению. Вследствие релятивизма трактовок закона (а прежде всего – догмата Конституции образца 1993 года) мы имеет также коррупционное перерождение всей правоохранительной системы, следствием которого стало обретение корпусом российских судей такой профессиональной характеристики, как крайнее бесстыдство.

Еще одно следствие – чудовищное извращение хозяйственной жизни, которая получает от правовой системы определенный «религиозный» позыв. Если на Западе идет вырождение некогда чрезвычайно продуктивных основ протестантской этики (о чем в своих классических трудах писал Макс Вебер), то в России «свободная игра рыночных сил» приобретает, во-первых, черты нравственного релятивизма (рынок позволяет! и даже требует!); во-вторых, наднациональный характер – не просто беспочвенность, но и антинародность.

Особенно отчетливо политеизм либеральной власти, чудовищно хаотизировавшей российское право и саму жизнь граждан России, проявляется в отношениях с Церковью. Правовому политеизму соответствует распространение по стране разного рода сект, тоталитарных культов, деструктивных форм досуга и явное ущемление национальных форм культуры перед иностранными или близкими к ним модернистскими и постмодернистскими подделками под «культурный прогресс». Значительную роль в жизни России играет отчаянная ксенофобия этнических религий, русофобия власти, изжившей в себе все русское. Не только иудаизм под каждым кустом ищет антисемитов и «русских фашистов» (что есть прямое оскорбление русского православного большинства), но и нетрадиционные для России политизированные формы ислама, источающие террористический ваххабизм и кавказский сепаратизм, а также переносящие на российскую почву совершенно нетипичный для нашей страны палестинский конфликт. Но страшнее всего, все-таки тоталитарная секта во власти. Даже беглый взгляд внутрь этой содомской среды заставляет передернуться от отвращения.

Российское право соединяет в себе пороки советского и постсоветского периода, не приобретая никаких преимуществ. Фальшивая «дружба народов» замещена еще более негодной и уже откровенно русофобской идеологической доктриной о «приватизации этничности» (как вообще коллективность может быть приватизирована?). В правовых документах встречаются утверждения, что равенство прав народов изживает вопрос о национальной принадлежности. Если большевики уничтожили понятие «великоросс», то современное право оказывает, прежде всего, русофобским, а в частности – враждебным каким-либо коллективным идентичностям традиционного типа. Например, соотнесением граждан со своим родом-племенем. Эта болезнь безотцовщины (Отца нет, значит каждый сам себе бог!) продолжена в современном российском праве полным изгнанием понятия семьи. Семьи наше право касается только в случае ее разрушения (развод, смерть члена семьи, внебрачные дети и т.д.)

Политеистическая концепция российского права привела Россию к совершенно нетипичной для нее федеративной системе. Сам принцип федерализма, превращенный в своеобразную клятву либеральной догме, тяжко сказался на системе российского государственного права, пораженной вирусом плюрализма суверенитетов и столкновением федерального и регионального законотворческих потоков. Догма федерализма убивает традицию не менее интенсивно, чем догма правового государства. Убивается, прежде всего, имперский мироустроительный импульс, происходящий от «единобожия» правовой системы и священной иерархии государственных и общественных институтов. Россия, избавленная от «имперских амбиций», становится периферийной страной, уже ничего не сулящей миру ни в политике, ни в культуре, ни в хозяйственной жизни. Серость, заурядность страны в полной мере соответствует безжизненности олигархии и серости, бесталанности исходящей от нее властной «вертикали».