Родина, вертолёт и ржавая скамейка

— Этими непыльными продуктами занимаются люди с определённым менталитетом и психологической подготовкой. Ведь не так просто отнять у народа то, за что он столько крови пролил.

Через полгода после этого разговора Роман сообщил, что какие-то хорошие знакомые его отца предложили нам поучаствовать в приватизации нескольких нефтяных месторождений в Западной Сибири.

По наивности я тогда считал это воровством, и поэтому распрощался с бизнесом, решив, что моё счастье в тихой семейной жизни. А с любимой и в шалаше рай. К сожалению, моя любимая думала иначе.

— Мы с тобой уже в том возрасте, что по утрам думаешь, как твои трусы оценит санитар в морге, а не молоденькая любовница, — продолжал Роман. — А ты… Как же ты вляпался в это дерьмо?

Мы шли от деревни к большому голубому вертолёту, который медленно крутил лопастями в центре заросшего ромашками луга.

После того как мужик в камере ударил лысого с телефоном, ещё минут пятнадцать было тихо. Потом открылось окошко в железной двери, а через несколько секунд и сама дверь с грохотом распахнулось, и в камеру влетели полицейские с дубинками. Они вытащили ещё не пришедшего в себя стукача и вывели здоровенного парня, который его вырубил. Потом занялись мной…

Роман прав — если бы он прилетел на полчаса позже…

Я не знаю, что он сказал, куда позвонил, но меня выпустили. При этом извинялись все: от начальника отдела и следователя до дежурных. Не извинился только белобрысый кучерявый опер. Спрятавшись за спинами сослуживцев, он играл желваками, с ненавистью глядя на меня и Романа.

— Не знаю. Вроде нигде не высовываюсь… Но ведь убили человека. Этого Васю. Против меня есть улики…

— Да что ты мелешь? Какие улики? Никого не волнует, кто убил Васю. Кто он такой, чтобы из-за него переживать?.. У ментов задача — найти лоха с деньгами, а уж если не получится, то того, на кого можно это убийство повесить, чтобы статистику не портить. Ну и этот лох — ты.

Я не ответил. Роману это было не нужно. Он, как когда-то его отец, не любил слушать, а любил говорить. Сейчас он и внешне стал похож на него: такой же высокий дородный господин, в точно таких же, как у известного отца, очках с золотой оправой. Ещё в институтской самодеятельности Ромка играл гоголевского городничего, а сейчас, прибавив несколько десятков килограмм и много-много миллионов долларов на различных счетах, он мог бы легко сыграть и царя-батюшку Александра III, и бывшего премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля.

— Если хочешь жить в России, то прими за аксиому: не обманешь ты — обманут тебя. Ты — или охотник, или добыча. А сейчас именно ты — низшее звено в иерархии. Ты — кормовая база для всякого сброда.

— Законы для всех одинаковые, — немного обижено возразил я.

Роман даже остановился. Пару секунд он в недоумении смотрел на меня, а потом рассмеялся так, что из его глаз потекли слёзы.

— Видно сильно тебе здесь голову повредили. Раньше ты такие глупости не говорил, — он вытер платком глаза и двинулся дальше. — Правила устанавливают одни люди, а выполняют другие. В этом весь смысл всяких правил.

Роман опять остановился и взял меня за локоть. Похоже, ему очень хотелось, чтобы я максимально серьёзно отнесся к его словам.

— Вот ты, к примеру, сам можешь понять, что такое хорошо и что такое плохо. А большинству это непонятно. Маяковский для них поэму написал. А Иисус — Нагорную проповедь. Не помогло. Поэтому нужны не проповеди, а страх. Иначе из-за своей собственной глупости и зависти они сначала уничтожат свой мир, а потом и до твоего доберутся.

Роман так эмоционально мне это рассказывал, будто от того, пойму ли я это или нет, что-то зависело в его жизни.

— Девяносто девять процентов населения ни к чему не способны. Их задача — подай вон то, принеси это, довези вон туда. И всё. Уже сейчас всё это могут делать машины и искусственный интеллект. И делать это лучше. Люди не нужны. Не нужны! — выкрикнул он и схватил меня за руку. — Ты в своей деревне даже не понимаешь, что сейчас происходит.

— Объяснишь?

— Идёт борьба за билет на последний трамвай в новый мир. Это сейчас самое важное.

Ромка любил убеждать людей. Ему всегда хотелось, чтобы итогом любого разговора была полная капитуляция оппонента. Я с ним не спорил. Поэтому он наклонился ко мне и, продолжая держать мою руку, пристально смотрел в глаза, пытаясь понять, о чём я думаю.

— Кто сейчас не успеет, тот и всё его потомство навсегда… понимаешь, навсегда, — он кричал, заглушая шум двигателя вертолета, — останется человеком-дельтой, человеком, место которого в социальной иерархии между мусорным ведром и пылесосом. И он даже осознавать этого не будет. Потому что зомби… Без возможности подняться хотя бы на одну ступеньку.

Он отступил назад. Я знал, что моё молчание его раздражает. Ромка нервничал, когда не слышал аплодисментов и не видел восхищения слушателей.

— Пойдем внутрь, — предложил он и стукнул ногой по пустой пивной банке, валявшейся на траве. — Выпьем за встречу. Шумно здесь.

— Это и есть твой трамвай в светлый мир?

— Ну, в каком-то смысле да.