Родина – за нами!

Мама не плакала, просто долго стояла под проливным дождём, смотря в никуда. Отец, вернувшийся поздно ночью, не сказал ни слова, даже не подошёл к ней. На следующий день, когда их снова погнали на работу, задушил полицая, неосторожно оказавшегося в стороне от своих. Взял винтовку и ушёл через лес к гетто. Он, конечно, ошибся, поступая так. Нужно было выждать, наверное, нужно было выждать. Но можно как-то понять отца, чью дочь убили, когда она защищалась от насильников. И им, тем двум, родившимся на этой же земле, ничего не было. Ведь Сара была еврейкой, животным, рабом без прав. Отец вернулся в гетто за семьёй.

Его убили при всех, оставив в живых после двух ранений в ноги, когда окружили в самом конце улицы. Вывели всех евреев, выстроив в кольцо. Здоровенный и краснорожий эсэсовец ударил один раз, хакнув по-мясницки, снеся голову топором. Маму и младших повесили за полчаса перед этим, в устрашение. Тела, брошенные в канаву, ночью утащили первые партизаны, закопав здесь, на поляне в кольце рябин. В самых предгорьях. В такую же осень, в сорок первом оказавшуюся дождливой, страшной и кровавой. Камень с высеченными именами кто-то из оставшихся чудом в живых, поставил намного позже…

Давно поседевший мужчина, у которого кудри сгорели ещё под Сталинградом, стоял на коленях и только вздрагивал спиной и плечами. За него плакало небо.

Глава семнадцатая

'Все упражнения, все тренировки должны работать на одну цель:

Убедить, что ты сильнее собственного страха.

Возможности человека беспредельны, если он победит страх'

('Подготовка личного состава войсковых РДГ,

Согласно требований БУ-49',

изд. НКО СССР, ред. Заруцкий Ф. Д, Тарас Ф. С.)

Что заставило вернуться назад трёх немцев на «цюндапе» с люлькой? Отстали от своих, либо разминулись, когда каратели возвращались на базу? Или командир отряда решил удостовериться в отсутствии партизан, спрятавшихся и пересидевших уничтожение деревни в тайниках? Непонятно…

Куминов, распластавшись над уничтоженной деревней, всматривался в три фигуры внизу. Немцы, в светлых шинелях и с белыми чехлами на касках и ранцах, были хорошо видны. Чтобы их сюда не привело, но сейчас они настороженно бродили по улицам. Что-то подсвечивали себе фонариками, закреплёнными под стволами. Утро накатывалось всё сильнее, но рассвет ещё не мог помочь воспользоваться биноклем. Хотя Куминову больше всего сейчас хотелось не рассматривать немцев в оптику. Руки у капитана чесались от желания незаметно спуститься вниз и заплатить хотя бы этим вот. Ай, как хотелось Куминову сейчас вниз, ай как хотелось.

Сзади тихо хрустнуло и рядом с ним оказался Хрусталёв. Прищурился, вглядываясь в ту же сторону. Еле слышно выматерился сквозь зубы, поняв то, что произошло внизу. Куминов посмотрел на него, встретившись с побелевшим от бешеной злобы взглядом старлея.

— Командир… — губы разведчика чуть шевельнулись, просительно и выжидающе.

— Лежи, Вова, терпи. — Как же тяжело давалось сейчас капитану это решение. Вон он, враг, шастает себе спокойно среди дымящихся груд обгорелого кирпича и дотлевающих брёвен с досками.

— Ба… — Воронков дёрнул его за плечо. — Посмотри-ка, командир, что у них на люльке намалёвано? Не чудится ли мне?

Куминов напряг глаза, вглядываясь в сероватую утреннюю мглу.

Машина у фрицев была хороша, ничего не скажешь. Мощный двигатель, сейчас закрытый зимним кожухом. Широкая резина на колёсах, рубчатая, не дающая мотоциклу проваливаться даже в рыхлом снеге. Над стеклом фары, больше небольшой напоминающей прожектор, крепился высокий прозрачный прямоугольник, отсекающий от водителя снег, дождь, град и грязь вперемежку с пылью. Люлька, приёмистая и вытянутая, украшалась бронещитком, дополнительным глазом-прожектором и толстым стволом пулемёта. На её грязно-сером борту чёрный треугольник щита с белой внутренней окантовкой. А в его центре гордо красовалась латинская буква «Е». А память на эмблемы некоторых дивизий у разведчиков была очень хорошей. Пленных из них они брали очень редко.

— О, как… — Хрусталёв ещё сильнее скрипнул зубами. — Гордые и несгибаемые прибалтийские чухонцы, ну надо же.[32]

— Интересно… — Куминов нахмурился. Странновато складывалась ситуация, очень странно и интересно.

Подразделения 20-й гренадёрской дивизии СС, хорошо известной своими зверствами, находились в числе охранения Куйбышева. Что делали её солдаты за, практически, триста километров от самой конечной точки маршрута РДГ? Очень странно, если уж на то пошло.

— Командир… — снова протянул Хрусталёв. — Ну, командир…

— Отставить, лейтенант. Нельзя, должен понимать.

— Есть отставить… — на абсолютно спокойном лице разведчика чётко прорисовались желваки на скулах. Почему?

Куминову и товарищам доводилось таскать с «той» стороны парней из Ваффен СС. Бывали случай, когда «колоть» их приходилось сразу на месте, чуть уйдя от преследования. Как один все эти «рыцари Рейха» и «истинные арийцы» в первую очередь начинали доказывать один единственный факт. Дескать — не жгли, не пытали, не расстреливали пленных, евреев, коммунистов.