Родинка в законе

–– Так, тему баранов закрыли – зарычал Артём сквозь сцепленные зубы. – Давай ещё раз по пунктам. Ты вытащила труп Смирнова из квартиры. Затащила в лифт. Дальше лифт спускается в подземный гараж и?

–– Что «и»? – удивилась Тамара, убирая с глаз упавший локон. – Парковочное место Смирнова как раз напротив лифта. Пинками дотолкала.

Гурман с уважением хмыкнул, пожалуй, впервые увидев в Тамаре, кроме красивой девушки, ещё и интересного собеседника.

В образовавшейся тишине что-то глухо хлопнуло, одновременно неразборчиво хрюкнув. Испуганно вздрогнув, Артём даже не сразу понял, что из резных часов, висевших на стене, выскочило то, что должно было изображать кукушку. Удивлённо рассматривая захлопнувшуюся за деревянной птичкой дверку, он внезапно осознал, что уже не первый день находится в этом доме, а обратил внимание на скрипучее кукование только сейчас. Баран – кукушка… Разные весовые категории. Артём никогда не задумывался сколько весит Смирнов, они и встречались-то всего один раз, но визуально оценив возможности Тамары, допустил, что ради денег «княгиня» и не такой вес поднимет.

– Значит деньги у Табанидзе? – подытожил Артём, не сводя пристального взгляда с собеседницы.

–– Не совсем, – прошептала Тамара, снова садясь на диван и пряча ноги под плед. – Он их у любовницы держит. Адрес напишу.

Что-то в мимике пленницы насторожило Артёма, но Гурман, обрадованный новой информацией, уже достал ай-фон и, водрузив на нос элегантные очки, искал номер телефона Балуева.

ГЛАВА 12

ЛЕНА

Автобус подпрыгнул, выскакивая из очередной ямы и, выдохнув переработанный газ, затормозил. Стоящий впереди мужик качнулся и, как бы случайно, уткнулся носом Лене в пазуху. Неохотно поднимая голову, он разве что не урчал от удовольствия. Стоявшая рядом женщина, шипя что-то нечленораздельное, вытолкнула Лену из переполненного транспорта. Наверное, сегодня воняло в салоне автобуса так же, как и всегда, и так же мужики провожали её голодными глазами, но, именно сегодня не хотелось замечать подобные «прелести» поездки. Сегодня Лена купит свою первую шубу. Самую модную. Самую натуральную. Из самой настоящей норки. И сегодня ей не испортят настроение ни похотливые взгляды мужиков, ни завистливое шипение женщин.

Мимо витрины, где в разнообразных позах застыли манекены, закутанные в блестящие в свете софитов меха, Лена проходила по два раза в день. Гордо подняв голову, она читала про себя бессмертный шедевр Маяковского: «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй» и старалась восстановить в памяти плакаты, валявшиеся в каптёрке сельского клуба, в котором мать работала билетёршей. Эти строки, воплощённые в чёрно-белых агитках конца пятидесятых, как нельзя лучше демонстрировали её отношение к бьющей в глаза роскоши центрального бутика. Несколько лет Лена убеждала себя, что за стеклом висят жизни беззащитных животных, загубленные ради удовлетворения прихотей бездельниц, не знающих куда девать деньги. И вот вчера в руках образовалась сумма, способная сделать её хоть на минуту одной из этих особ и… куда делись принципы. Зажав под мышкой сумку, она неслась на блеск роскоши, не замечая ничего вокруг. Тощий манекен в коротенькой шубе был на месте, давая понять, что вещь, на которую она бросала косые взгляды уже несколько недель, ждёт её.

Переступив порог бутика, Лена растерянно остановилась. Магазинчик был небольшой, но зеркальные стены зрительно увеличивали пространство. Казалось, что ряды шуб, сверкающие в искусственном освещении, уходили в бесконечность. Короткие, длинные, белые, рыжие… Шубы были представлены на любой вкус, на любой возраст и на любую депутатскую зарплату. Недовольно оглядев Лену с ног до головы, продавщица оторвалась от телефона и, нацепив на лицо дежурную улыбку, пошла в её сторону.

Норковые полотна веером взлетали перед глазами, соблазнительными складками укладывались на плечи. Продавщица вытаскивала меховые изделия из тесных рядов, безжалостно трясла, заставляя мех искриться всеми оттенками и намекала, что, кроме выбранного ею варианта, есть и ещё, достойные внимания шубки.

А Лена старательно кусала губы, чтобы не разреветься.

–– Ну, это же молодёжная вещь, – наконец, сквозь сцепленные зубы, промямлила продавщица. Лена отвернулась к зеркалу, смахивая не удержавшуюся слезинку. То есть её к молодёжи уже не относят. А это ничего, что ей всего двадцать три года.