Родить легко

Осознание диагноза. Понимание, что у тебя на руках совершенно беззащитное, абсолютно уязвимое дитя. Никому в этом мире, кроме тебя, не нужное. И только ты будешь с ним – отныне и навсегда. И оно, в отличие от других детей, не вырастет и не уйдёт, останется с тобой. Потому что иначе мир выбросит его на помойку как некачественный продукт, отход.

Поначалу терзало чувство, будто я произвела на свет нечто негодное. Все женщины создают хороших, правильных, нормальных детей, и я неоднократно делала так же – и вдруг допустила сбой, выдав какой-то брак. Чувство странное и страшное: будто ты чем-то провинилась перед миром… Но потом, осознав полную ненужность Платона внешнему миру, я воспряла. Потому что осознала свою безусловную нужность Платону.

Младший сын сразу после рождения не выглядел ребёнком с явными признаками наличия лишней хромосомы. Но я всё уже понимала, хоть и не верила – отказывалась верить. Он родился недоношенным, нуждался в выхаживании, и через два дня нас выписали из роддома прямиком в больницу. Я после родов еле передвигалась на подгибающихся ногах, запредельно худая, совсем слабая – буквально качало на ходу. Но, конечно, ежедневно моталась в больницу, сидеть с Платоном.

Находилась там в окружении других мам – все такие несчастненькие, у всех детки долечивались после родов. Все между собой общались, утешали друг друга, говорили, что всё будет хорошо, все поправятся. И я знала, что так, скорее всего, и будет, они все выздоровеют. А такие дети, как Платон, не выздоравливают. И оттого не могла никому рассказать об этом. Потому что мне уж точно никто не скажет: да брось переживать, поправится! Знала, что он не поправится никогда. Но всё равно целую неделю ждала окончательных результатов генетической экспертизы.

Подтверждённый диагноз преподнесли максимально жестоким, откровенно изуверским образом – система в очередной раз с поразительным садизмом плюнула мне в лицо. Не знаю, конечно, как подобное происходит сейчас, но подозреваю, что вряд ли что-то принципиально изменилось. Я же приехала просто узнать: есть у сына лишняя хромосома или нет… Но вместо столь же простого ответа несколько докторов по очереди требовали рассказать весь мой анамнез чуть ли не с детства. Чем болела, какие операции делались и так далее.

Первый допрашивал меня от и до минут сорок:

– Хорошо, ждите.

Приходит другой, спрашиваю:

– Ну что, какой результат анализа?

Но нет, всё сначала – сколько лет, на что жалуюсь, как до этого дети рождались. Пряча глаза:

– Ждите.

Возвращается первый – теперь-то скажет? Нет, снова допрос… В конце четвёртого «сеанса» очередной доктор бросил на стол бумагу, которую в течение всей беседы старательно от меня закрывал:

– У вас синдром Дауна! Можете отказаться от ребёнка.

В перерывах этой иезуитской экзекуции читала Библию, с которой в ту пору не расставалась. От страха открывала наугад и выискивала какие-то спасительные слова. Перед тем как объявили диагноз, наткнулась в Евангелии от Луки: «И на руках понесут Тебя, да не преткнёшься о камень ногою Твоею».

И дальше всё вышло именно так. Рождение Платона меня невероятно окрылило, придало энергии. Вдруг ощутила, какая я сильная. Как много способна сделать, вынести, преодолеть.

Тогда я даже не могла сказать, что люблю этого ребёнка. Мне – как, думаю, и всем женщинам, родившим особых детей, – было страшно. Ощущение, что ты сделала что-то нехорошее, постыдное. Понимание, что никто не посочувствует – наоборот, брезгливо отвернутся: «Нет уж, твои и только твои проблемы!» Всё это отчего-то наполняло осознанием силы. Почему-то поняла, что могу – перенести, вытащить. И самое главное – могу не чувствовать себя несчастной.

Однажды прочла отличную статью о трёх путях матерей особенных детей. Первый – погрузиться в пожизненную депрессию. Второй – начать самоотверженно развивать этого ребёнка, доказывая всему миру: он такой же, как и все остальные, не хуже. А третий путь – просто быть счастливой. И я выбрала именно его. Осознала, обдумала, выдохнула и приняла решение: любить своего младшего сына.

Чувств к нему у меня тогда не было. Были ужас, горе, ощущение потери. Но зато в ответ на решение – не стать несчастной и любить своё дитя – ко мне пришли и чувства. Сначала проклюнулись, как маленькие зелёные ростки. Вытягивались, крепли, набирали силу. А потом расцвели.

Не стану рассказывать здесь о подробностях жизни с ребёнком с синдромом Дауна, моя книга не про него. Да и не вижу подобной необходимости – у каждого это своё, особенное: такое же особенное, как «солнечные» дети. Мы с его отцом делаем всё, чтобы он прожил свою жизнь – а никто не знает, сколько ему отпущено, – максимально расцвеченной, не серой, не унылой.

Рождение Платона на какой-то период исцелило наши отношения – у нас появилась общая цель. Сыну предстояло долгое лечение: требовались лекарства, длительная объёмная терапия, купирование сопутствующих основному диагнозу неврологических и соматических проблем. Много больниц и докторов, что поначалу нас сплотило.