Родить легко

Спрашиваю без обиняков, в чём же тогда видится моя роль при наличии столь мудрого и искушённого в рожальных делах кормчего. Схема оказывается простой: так как на родах в любом случае должен присутствовать Севастьян, а дома упрямица рожать не хочет, значит нужен роддом, куда его пустят. А для этого необходим контракт с индивидуальной акушеркой.

Эпоха великой акушерской толерантности тогда переживала расцвет – в ряде открытых роддомов практически отсутствовали ограничения на количество и состав ассистентов в родах по контракту. Искренне сочувствуя Машеньке и желая помочь, звоню доктору Бранкович в 22-й. Объясняю ситуацию: жалко девочку, пустим шамана на роды? Главврач, похмыкав и похихикав, даёт добро.

Обмениваемся контактами, договариваемся в ближайшее время пересечься для заключения соответствующих контрактов. Но вся троица бесследно пропала, никто так и не перезвонил.

Никогда не дёргаю потенциальных клиентов, не вышедших после первой встречи на связь. Мало ли, всё бывает – или я не понравилась, или выбрали другую акушерку, или обстоятельства изменились. Зачем зря людей беспокоить? А тут почему-то решила нарушить принцип. И через некоторое время набрала Машеньке: узнать, благополучно ли состоялись роды.

После приветствия и вопроса, как всё прошло, секунд на тридцать повисла тишина. Затем из трубки полились сдавленные рыдания.

Машеньку всё-таки заставили рожать дома. То ли уговорами, то ли силой, уже не суть. Через несколько часов схваток, как я поняла – на потужном периоде, из девочки рекой хлынула кровь. Смутно помнит, как муж с Севастьяном бегали, кричали, куда-то её волокли. Очнулась уже в больнице, без живота и ребёнка: отслойка плаценты, повлёкшая интранатальную гибель плода.

Потом я ещё несколько раз замечала сверкающую лысую голову, перехваченную затейливой ленточкой, на групповых фотографиях одного из центров домашнего акушерства.

Глава 85 О моих походах в театр

Так получилось, что ко мне иногда приходят актрисы.

С радостью могу сказать: в подавляющем большинстве рожают прекрасно. Уверена, что это связано с изначальным уровнем окситоцина, влияющего на желание контактировать, отдавать себя эмоционально. Если же его в избытке, человек способен быть заразительным, что так ценят приёмные комиссии театральных вузов, – когда яркая, безудержная энергия мощным потоком фонтанирует вовне, выплёскиваясь на зрителя или слушателя.

Конечно, встречаются и исключения – но, как правило, относительно родов уже довольно возрастные: в молодости делали карьеру, попутно делая аборты, а годам к сорока решились рожать. Однажды попалась совсем нетипичная актриса, закрытая и холодная (она и роли чаще такие же играет), – там и роды не задались, ушли на операцию.

Но всё-таки у большинства актрис их женская и связанная с ней эмоциональная сущность изрядно способствуют хорошим родам. Одна молоденькая, двадцати двух лет, артистка детского театра так и вовсе взяла да родила мужу в руки прямо в машине по пути в роддом, через полтора часа с момента начала схваток – потрясающий для первых родов результат!

Конечно, почти все мои театральные девчонки или их мужья, часто занимающиеся тем же ремеслом, зовут потом на свои спектакли. И я, много лет не посещая театр, который когда-то стал мне совсем неприятен и неинтересен, в один прекрасный день подумала: наверное, после стольких лет отсутствия на этом поле смогу смотреть на сцену как самый обычный, простодушный и неискушённый зритель.

Шла на спектакль с предвкушением праздника. Несколько лет до этого не надевала ничего, кроме медицинской формы и самой простой повседневной одежды, а тут появился повод принарядиться. Началось представление (что-то типа мюзикла), на сцену выбежали весело поющие стройные девушки и подтянутые молодые мужчины. Я опять почувствовала знакомую энергию «хочу вам нравиться», «смотрите, какой я клёвый, как я здорово пою и замечательно пляшу», ощутила всю эту не существующую в реальности, напоказ изображаемую жизнь. И меня моментально отбросило лет на двадцать назад.

Вспомнила, как после окончания ГИТИСа, уже работая в театре, внутренне споткнулась от такой картины. Идёт репетиция. Ещё не «на ногах», а разбор текста: все сидят и бесконечно рассуждают – кто что имел в виду, произнося вот такую фразу, или что скрывается вот за этим образом, или как вот это можно переложить на современный язык и т. д. и т. п.

И вот после пяти часов подобных разговоров один актёр, могучий, в самом расцвете сил мужик лет тридцати пяти, двух метров ростом и ста двадцати килограммов весом – можно вместо тягловой лошади поле вспахать, – жалобным голосом обессиленно пролепетал:

– Устал… Сегодня ничего уже не смогу, только пивко и телик вечером.