Родители королей

Ближе к вечеру тихий переулок перед домом Навигенов взрывается грохотом. Карета, еще карета, всадники, бесчисленное множество кричащих пеших — Капитан Колум получил высочайшее позволение на посещение отца.

Он входит, огромный и шумный, его шляпа, брошенная на кухонный стол, занимает столешницу целиком. Он не ввел в дом ни единого человека из свиты.

— Привет, сестра, — небрежно кивает он девушке, стоящей в дверях библиотеки, поднимается по лестнице на второй этаж и кричит на ходу громовым голосом:

— Отец! Отец, я женюсь!

Петеан выбегает на площадку и падает в объятия сына — как чижик в когти ястреба.

— Колум, Колум…

Капитан Навиген быстро говорит:

— Она племянница короля, миленькая, но совершеннейшая шельма… Я подмигнул ей пару раз, все остальное ее работа… Вокруг меня во дворце целая собачья свадьба, даже с тебя позволили снять завесу на пару часов. Отец, вы что, с ума сошли, девочка открыто живет в твоем доме и ухаживает за малышами… Я со своей принцессой оттяну внимание на себя, но это дня два-три, не больше. Где он?

— Я не знаю… — чуть не плачет Петеан.

— Сестренка, — кричит капитан Колум девушке, — распорядись, чтобы моей команде подхалимы дали выпить и закусить! Отличить просто — подхалимы те, которые в каретах. Жратва у них с собой.

Девушка спускается по лестнице, хмурясь и улыбаясь одновременно. Она больше не хромает — Петеан научил ее обращаться со станком, и она сама выточила себе толстую деревянную подошву — и приклеила ее к башмаку.

— Ничего, — бормочет она, — детей обиходить, ботинок починить, команду накормить. Проблемы решать по мере поступления. Я вам не кукла с ресницами…

К каретам она пробивается с решительностью, которая еще два дня назад поразила бы ее саму. Придворные недовольны тем, что приготовленные для семейного ужина яства раздаются толпе, но мало что могут противопоставить словам «Капитан распорядился, и не вам менять его распоряжения». Смуглый красавчик в расшитом кружевами камзоле, попытавшийся приобнять девушку, отскакивает и невольно морщится. Она ухмыляется, вспомнив, что у тяжелой обуви есть свои достоинства.

Мостовая возле дома и небольшой кусок набережной превращаются в пиршественный зал.

С каретных крыш под присмотром девушки снимают призывно булькающие бочонки и корзины с бутылками.

Через несколько минут, заполненных суетой и шумом, она стоит на ограждении высокой цветущей клумбы и внимательно оглядывает мужчин, группками сидящих — кто на ограждении набережной, кто прямо на мостовой, кто на корточках, кто на подстеленных камзолах — вокруг корзин с едой и выпивкой. Похоже, порядок.

Чьи-то руки ласково берут ее за талию и ставят на мостовую. Девушка сердито оборачивается и невольно хохочет.

Рядом с ней — парнишка лет пятнадцати; вытянувшийся во взрослый рост, но пока узкоплечий и хрупкий. На подбородке у него клочками пробивается что-то, что язык не поворачивается назвать бородой, на голове — не менее клочковатая прическа.

— Ты так рада меня видеть? — ломким юношеским баском спрашивает юноша.

— Ой, не могу… какой… димабилан, — смеется девушка.

— Кто? — он немного сбит с толку.

По лицу девушки проплывает тень.

— Не знаю. Но смешно.

— Я рад, что тебе со мной весело. Слушай, милочка, выходи за меня замуж?

— У меня вчера родилась двоюродная сестра, — весело говорит девушка, — наверняка ты ей понравишься, если немножко повзрослеешь!

— Да нет, — говорит он, и лицо его вдруг перестает быть смешным. Наверное, из-за выражения глаз — словно изголодавшихся, — я не шучу.

Несколько секунд они молча смотрят друг на друга.

— Извини, мальчик, — говорит девушка, — но я обещала другому.

— Кому?

— Я… не помню, — говорит она, — но это неважно. Важно, что я — его. Ты очень славный, прости.

— Ты от меня никуда не денешься, — с лисьей ухмылкой говорит юноша.

Девушка улыбается спокойной взрослой улыбкой и по-товарищески хлопает его по плечу.

— Все правильно делаешь, приятель. На кого другого — глядишь и подействует.

Юноша переводит взгляд на дом Петеана, из которого выходит Колум Навиген, ухмыляется снова и исчезает в толпе.

5. Работа

— Держи меня за руку, пожалуйста.

Качаю головой. Какое держи, когда пролежни обмыть надо.

Его голос едва слышен. Но мне ли привыкать.

— Не сейчас. Когда я буду умирать. Мне очень надо

Я осторожно поворачиваю его на бок. Простыни в пятнах. Черная гангренозная жижа.

— Только не уходи, пока точно не умру. Я боюсь один. Я видеть не тогда стану, ты держи и говори. Я слышать тогда не стану, ты держи.

Он умный, ученый человек, Ринат Амиров. Куда образованней меня. Но сейчас он говорит не чище, чем испуганный чурка-лимитчик. Русский язык сползает с него, как мясо с костей. Тридцать лет назад он женился на москвичке. Двенадцать лет назад жена ушла. Он не женился снова.

Его некому забрать.

Я унесу грязное и приду назад. Успокаивающе глажу Рината по ногам, укрытым простынкой.

— Только вернись скорей, Алексеевна!

Всяк в коридоре шарахается в сторону. Простыни из-под Рината пахнут смертью.

Сестра-хозяйка отпирает передо мной дверь хозблока

— Засовывай сразу в машинку, я запущу.

Она смотрит от двери.