Родители, наставники, поэты

Привыкли говорить и верить, что писатель пишет для всех, для любого читателя, и даже (находятся такие критики) требуют, чтобы писатель «писал понятно для каждого». Это неверно, и требовать этого нелепо. Уровень читателя — уровень писателя, и тот и другой уровень должны быть одинаковыми плюс талант художника, которого в читателе не предполагается. Но непременно необходим талант и читателя — особое дарование, в него главным свойством входит любовь и уважение к книге.

Есть читатель талантливый и есть читатель бездарный. И ничто и никто не сделает его талантливым, как ничто и никто не в состоянии сделать талантливым человека, дарования лишенного. Кое-кто не хочет согласиться с этой бесспорной истиной.

Но истина — она и есть истина, величина постоянная.

...После войны Федор Григорьевич Шилов навсегда поселился в Токсове, изредка приезжая в Ленинград, в лавку писателей, где на примере учил продавцов новой формации оценивать книгу как самую дорогую, в рублях и копейках пусть и дешевую вещь.

— Книга подержанная пошла, старая попадается все реже и реже, — жаловался Федор Григорьевич, потухаю-щим взором вглядываясь в недавнее приобретепие с «улицы» — покупку у тех, кто случайно зашел и предложил содержимое чемодана: в нем десять книг сильно потрепанных, издания все советские и только две книги старые — альманахи «Утренняя заря».

Кто-то принес рукописный экземпляр «Горя от ума». Федор Григорьевич позвонил Пиксанову. Дома нет, в Москве.

— Тынянов на том свете — этот хотя всего только роман про Грибоедова писал, однако в книги и рукописи был вникающим, — рассуждает Федор Григорьевич. — А я так понимаю, что купить надо: кому понадобилось бы иметь переплетенный экземпляр в те годы, когда «Горе от ума» в типографии уже печатали? — Выходит, экземпляр этот начала века, по рукам ходил. Отдам я его одному специалисту, пусть текст сверит, — наверное, разночтение обнаружится... А ежели разночтение, значит, рукопись дороже тех денег, что за нее можно дать. А я много не заплачу.

Федор Григорьевич человек прижимистый — любит купить как можно дешевле: хорошему знакомому недорогую покупку предложит. Ищет брак там, где его вовсе пет и быть не может. Иногда, оценивая книгу, придираться начнет: уголка на титуле нет, а посему два рубля долой. Я предложил Шилову альбом стихов из библиотеки псковского помещика Дерюгина; в этом альбоме стихи местных поэтов — соседей Дерюгина, дочерей Елагина и Петровского. Несколько милых акварельных виньеток, всего 72 страницы. Альбом этот предложил сперва не я — поручил это дело моему приятелю...

— Сколько хотите? — жадно схватил альбом Шилов.

— Сто рублей.

— Двадцать, — нерешительно молвил Шилов.

Мой приятель ушел с альбомом, а назавтра пришел с ним я. Шилов предлагал семьдесят пять, я прошу сто пятьдесят. Помирились на ста двадцати пяти. Вскоре альбом «ушел» за двести рублей...

Осенью пятьдесят девятого года в издательстве «Искусство» вышла несолидная (в рукописи опа была втрое больше) книжка Шилова — «Записки старого книжника». Вскоре он умер. В одном, выражаясь языком артиллериста, квадрате поражения ушли из жизни почти разом, одни за другим после Шилова, Десяицкий, Смирнов-Сокольский, Андрей Николаевич Лесков — сын писателя, знаток редкой книги: в своих воспоминаниях он явил нам, читателям, несомненный и немалый талант повествователя... Я познакомился с ним незадолго до его смерти. Мы сидели в белой гостиной Дома писателя, я благоговейно говорил с ним —сыном бессмертного сочинителя, Написавшим великолепную книгу о своем отце. Я, что называется, тужился, отыскивая в недрах моего вдруг застывшего воображения какой-нибудь вопрос. Не какой-нибудь, а что-нибудь такое, что утолит мое любопытство и не уронит в глазах взыскательного человека.

И я нашел, о чем спросить: этакого со мною никогда не бывало...

— Андреи Николаевич, — чуть дрожащим голосом начал я, — нет ли у вас ненужного вам автографа вашего отца? Не так я выразился, простите, — вам, конечно, любой его автограф дорог, по я прошу подарить мне такой, расстаться с которым...

Андрей Николаевич пришел мне на помощь.

— Отыщу что-нибудь...

— Хоть бы страничку! Кусочек! Какую-нибудь запись, адрес...

Мне было обещано больше: рукопись рассказа!.. Прошел месяц, я вздумал позвонить по телефону Андрею Николаевичу, мне сказали, что он тяжело болен.

Дней через десять он умер.

Друзьям моим — любителям книги, много сделавшим для меня вчера и сегодня, — леем тем, кто с любовью и охотой благоустраивает мой быт и уют в нем — я посвящаю последнюю главу,моего повествования.

Галерея книголюбов

Все акварели и рисунки карандашом на стенах моего кабинета окантованы Василием Андреевичем Меньшиковым — и акварель, и графика, и гравюры, и фотоснимки. Не менее трехсот книг переплел Василий Андреевич в ситец, шелк, бумагу.