Родительская педагогика

«Не думая о том, что я делаю, я стал срывать цветущие астры. Рву и бросаю цветы на траву. Сорвал все цветы, потом стал рвать серебряные стебельки шелковой травы. Сорвал цветы мака. Помню, сидел возле сорванных цветов и плакал».

Если бы в эту минуту кто-нибудь добрый, сердечный подошел к мальчику, сказал хоть одно ласковое слово, пожалел, спросил о его горе – не так, совсем не так сложилась бы его жизнь. Но подошел недобрый человек и не с ласковым словом. Подошел школьный сторож. «А, так вот кто у нас цветы рвет! – сказал он и, увидев, что наделал Сергей в саду, закричал: – Подлец ты, преступник, что же ты наделал? Вот придет директор, выгонят тебя из школы». Мальчик молча пошел домой. На другой день не пошел в школу, прятался в камышах. Разжег костер, пек картошку. Там нашел его отец.

«Отлупил ремнем, отвел меня в школу. Пионервожатая взяла меня за руку, водила из класса в класс и говорила: вот кто сорвал все цветы в саду. Что делать с этим хулиганом, как вы думаете? Я ничего не видел, слышал только, как кто-то предлагал исключить меня из школы».

Сергея не исключили, но для него пришли трудные дни. Учительница на каждом шагу напоминала, что Сергей – маленький преступник. Класс шел на экскурсию, а Сергей – домой. А матери и отцу некогда было заниматься сыном, другое было у них в голове. Отец уже собрался было куда-то ехать, связал вещи в узлы, сложил чемоданы. Потом узлы развязал, а чемодан так и стоял у шкафа.

В конце учебного года класс поехал на экскурсию по Днепру – в Канев и в Киев. Сергей любил книги о дальних краях, представлял те места, куда ехали одноклассники, и мысль о том, что он никому не нужен, пекла теперь особенно нестерпимо. Та неделя, когда класс был на экскурсии, стала для него тяжелым испытанием. В детском сердце росла озлобленность. Он стал ненавидеть всех. Раньше чтение было любимым, очаровательным миром – теперь же и этот мир стал казаться ему лицемерным, он перестал верить не только людям, но и книгам. Ходил как неприкаянный – в дубраве, по берегу пруда, по лугу. Разжигал костер в зарослях кустарника. Нашел старую, кем-то выгнанную из дома собаку, она стала его единственным другом, он кормил ее жареным картофелем с мясом. А когда вареной пищи не было, взял из дома курицу, зарезал, зажарил на огне – ел вместе с Жучкой.

Так прошла эта тяжелая неделя… И вот однажды Сергей увидел, как одноклассники возвращаются домой. Веселые, загоревшие. Екатерина Петровна ласково улыбается маленькой Зое, ведя ее за руку. «А я никому не нужен…» И снова из глубины души поднялось озлобление: радость человеческая стала жечь детское сердце невыносимой болью.

«Мне снова захотелось принести боль и горе тому, кто счастлив. Я пошел в школу, зашел в теплицу, сломал, изувечил растения, разжег на полу костер и убежал. Издалека наблюдал, как вспыхнули сухие рамы теплицы. Злорадство наполняло мое сердце. Теперь никто не мог обвинить меня – никто не видел. Учительница долго спрашивала: «Это ты все сделал?» Но я умел теперь говорить неправду, глядя людям в лицо, и уверять: и сном и духом ничего не ведаю, я в то время дома был, спросите у матери…»

Сергей тяжело вздохнул, как будто бы это был человек, узнавший и испытавший много на своем веку. Боль сжала мое сердце. Хотелось привести сюда отца, мать, учителя, хотелось сказать им: ведь это самое страшное, что можно себе представить, – озлобленность детского сердца. Как же вы допустили это горе, почему не увидели его в самом зародыше?

Шли месяцы и годы. Сергей жил в одиночестве, никто никогда не прикоснулся ласково к детской головке, никто не спросил, что у мальчика в сердце. Родители несколько раз расходились и опять сходились. Сергей слышал страшные, оскорбительные слова о человеке, о матери и женщине. В школе его посадили за последнюю парту. Некоторое время оставляли после уроков, чтобы выполнял домашние задания, но потом махнули рукой – делай, что хочешь. Сердце ребячье одеревенело. Сергей стал каким-то бессердечным и безжалостным. Однажды осенью – это было в шестом классе – убирали на школьном участке кукурузу. Девочки сложили на меже платочки и узелки с пищей. Сергей первым окончил ломать початки на своем рядке, подошел к платочкам, стал на них ботинками, втоптал в грязь. Сделал это без какого бы то ни было намерения причинить зло – просто так, безразлично было все. Его наказали: запретили заниматься в школьной мастерской и в спортивном зале, а отец «отлупил, как всегда, когда учителя сообщали о моем поведении…»

«И школьные, и домашние наказания совершенно не влияли на меня. Чем больше бил меня отец, тем больше озлобленности было в моем сердце. А о школьных наказаниях нечего и говорить. Они были рассчитаны на то, чтобы сделать мне больно, – так мне всегда казалось.

Знал директор школы, что единственным любимым предметом остался для меня труд в мастерской, – и запретил посещать мастерскую. Вскоре возле сверлильного станка сгорел мотор. Директор и не догадывался, почему он сгорел.