Родительские дневники

Мы как-то сразу сникли – у меня закралась мысль: «А не дрогнет ли рука после шестого кесарева?» Слава Богу, не дрогнула. По традиции, совершенно неожиданно, нянечка вынесла мне моего сына и сунула в руки:

– Ну, папаша, пообщайтесь!

Борька, несмотря на сморщенное личико, был явной копией Маши и Лиды: те же щеки, тот же рот и подбородок. Наша порода! Помню, как сказал Кате, когда она сетовала, что девчонки похожи на меня, а не на нее: «Смотри, Катя, вот в чем разница между информацией и материей – ты из своей материи их девять месяцев лепила, а моя информация только один раз постаралась. А результат?»

Затем нянечка принесла еще одного, чужого ребенка и положила дышать кислородом. Вслед за тем врачи стремительно испарились, и следующий час я просидел с Борькой на руках в почти полном одиночестве, слушая вопли второго ребенка на столике. Я понимал, что никому сейчас не до нас, что объем работы у врачей такой, что они приносят и кладут детей как пирожки или кирпичи: никто ведь не спрашивает у пирожка, не скучно ли ему тут в одиночестве? Но оставлять сына лежать одного мне не хотелось.

За стеклянной стеной соседнего бокса какая-то женщина в измазанной кровью рубашке готовилась рожать: тужилась и кричала. Самое ужасное, что отвернуться не получалось: так уж стоял единственный стул, на котором можно было сидеть. Увы, несмотря на все свое отвращение к концепции партнерских родов, я таки стал свидетелем того, как дети появляются на свет – даже против своего желания. Зрелище, скажу я вам, весьма неромантическое.

Когда Борьку наконец увезли в палату для новорожденных, мы с Катиной мамой поехали домой. Я был совершенно неживой от стресса и летней духоты. Дома ко мне прибежали девчонки, повисли на руках. Я показывал им фотографии Боречки.

– Как моъковка! Весь къасный, – задумчиво отметила Лида. Потом мы с ними пошли наверх – укладываться спать. Пока они прыгали по мне, я постепенно отходил от полуобморочного состояния. Только благодаря девчонкам, думаю, я в тот вечер спасся от инфаркта.

За те пять дней, пока Катя была в роддоме, они как-то повзрослели. Захожу как-то вечером в спальню, а Лида с Машей сидят на кресле, и одна другой говорит:

– Все у тебя будет, Маша: и песни, и куклы, и снег…

Было полное ощущение, что одна подруга утешает другую в кафе и обеим по 30 лет…

Или прыгают-прыгают по кровати, а потом вдруг задумаются о проблемах бытия.

– Маша, ты откуда родилась?

– Я… (подумав) из яйца…

– Из какого яйца – простого или морского?

– Из прочного!

Что имелось в виду – тайна.

Они звонили Кате в роддом. Говорят:

– Мама, а ребёныш уже вылез?

Они думают, что он может как-то родиться, оставшись при этом внутри… Наверное, залезает и вылезает, как кенгуренок из сумки.

Борьку девчонки восприняли как большую игрушку: тянули его за руки и ноги, трогали нос и уши, хотели взять на руки. Меня все это пугало, я пытался их отогнать. Катя поступила мудрее – объясняла им, что можно, а чего нельзя. В результате Маша взяла над ним шефство: стоит рядом с колясочкой и изо всех сил его укачивает.

– Снёт и снёт, – однажды возмущенно сказала Маша про Лиду, которая утром продолжала спать, пока сама Маша встала с восходом солнца и успела переделать кучу дел. Вот Борька первое время именно этим и занимался: «снёт и снёт». По сравнению с девчонками он на удивление спокойный ребенок.

С самого начала затея с третьим ребенком казалась мне исключительно привлекательным безумием. И я старался не думать, что придется заново проходить по той же лыжне: не спать ночами, учить Борьку ходить, говорить, кидать мячик. Но результат меня порадовал: наверное, чтобы понять, что такое дети, нужно быть родителем и девочек, и мальчика. Потому что Борька – совсем другой: упитанный, гораздо плотнее, крепче и сильнее Маши и Лиды, какими они были в его возрасте. Он с первого дня поднимает и поворачивает голову, а если его положить на живот, ползет, загребая ручками и ножками. Словом, я не разочарован результатом – наоборот, очарован.

Сил, правда, требуется теперь гораздо больше. Учусь их экономить – если нет никакого дела, впадаю в спящий режим, как компьютер: сплю в автобусах, иногда даже стоя. А вагон метро стал моей избой-читальней: где еще можно остаться наедине с книгой, как не здесь? Я все чаще соглашаюсь с кем-то сказанной фразой: «Счастье – это когда все дома и когда все спят».

Глава 3 Почему и зачем болеют родители

Мама: Родители болеют, чтобы отдохнуть. Мне скажут: говори за себя! Говорю: я болею, чтобы отдохнуть. То есть когда я понимаю, что жизнь в доме не остановится от того, что я полдня проваляюсь на диване с книжкой, а я вот-вот начну орать на всех уже совсем по любому поводу, я позволяю себе сказать фразу: «Я плохо себя чувствую, мне надо полежать». Оправдаюсь сразу: я делаю это крайне редко и никогда не применяю болезнь как форму наказания или сведения счетов.