Родительский парадокс

Один из самых поразительных — и поддающихся конкретному измерению — способов оценки критического отношения детей к своим родителям в этот период можно найти в книге Эллен Галински «Спросите у детей», которая, как я уже говорила в предыдущей главе, была написана на основе опроса более тысячи детей от 3-го до 12-го класса.

В опросе затрагивались самые разные темы. В том числе Галински просила детей оценить своих родителей. Почти все дети с 7-го по 12-й класс оценивали своих родителей значительно менее благоприятно, чем дети младшего возраста. Менее половины мам и пап получили пятерки, когда детям-подросткам предлагалось оценить «вовлеченность в образование детей, умение быть тем, к кому дети могут обратиться в трудный момент, готовность проводить время за разговорами с детьми, умение формировать семейные традиции и ритуалы, знание того, что происходит в жизни детей, умение справляться с детскими ссорами и конфликтами». (Честно говоря, дети более младшего возраста по последнему пункту оценили своих родителей столь же неблагоприятно.)

Неблагодарность — одна из главных трудностей воспитания детей. (Шекспир в «Короле Лире» написал: «Неблагодарность, ты, демон с сердцем мраморным! Когда ты в детях проявляешься — страшней ты чудовища морского!») В переходный период неблагодарность к тому же еще щедро приправляется презрением.

Справиться с этим нелегко, особенно родителям из того поколения, которое сделало детей центром собственной жизни.

Через несколько месяцев после нашей встречи в доме Дейдры, Гейл, мама Мэй, сказала мне, что может по пальцам пересчитать количество раз, когда она оставляла маленьких дочерей с нянями. А вот сама Гейл и ее сестры в детстве оставались с нянями на две недели.

— И знаете что? — сказала она. — Мы были счастливы.

Но самой Гейл хотелось стать лучшей мамой. Она хотела присутствовать в жизни детей. И присутствовала. А потом наступил переходный возраст, и ее девочки стали достаточно взрослыми, чтобы ездить в метро самостоятельно. Старшая, Мэй, постоянно требовала независимости, и их общение становилось все более напряженным. Полная вовлеченность Гейл в жизнь детей не избавила ее ни от чувства отверженности, ни от другой боли.

Переживать напряженность расставания в переходном возрасте всегда нелегко; еще тяжелее, по оценке Стайнберга, становится от того, насколько резкий контраст составляет этот период с теплым, относительно спокойным временем, которое ему предшествовало.

Многие психологи указывают, что переходный возраст потрясает устоявшуюся семейную систему до основания, дестабилизирует динамику, ритуалы и сложившуюся иерархию, сохранявшуюся со времени начальной школы.

В «Руководстве Блэквелла по переходному периоду» даже говорится, что переходный возраст по своей сложности уступает только младенчеству — такую смуту и беспорядок он вносит в семейную жизнь. Нужно заново распределять власть. Семье нужно воссоединяться заново. Приходится пересматривать все обычаи и ритуалы. В «Сложных путях» Стайнберг пишет: «Старые сценарии более не соответствуют новым характерам».

В этом отношении проблемы переходного возраста являются повтором первых лет жизни: сначала был порядок, а теперь его нет. И повторяются драмы не только младенчества, но и раннего возраста. Ребенок снова борется за самостоятельность, но на этот раз он гораздо лучше вооружен и морально, и физически.

В «Сложных путях» Стайнберг высказывает предположение, одновременно и тонкое, и убедительное: «Я убежден, что мы недооцениваем те позитивные чувства, которые родители испытывают от возможности физически контролировать своих детей в раннем детстве. Я говорю об этом вовсе не в негативном смысле. Физическая власть над детьми подтверждает значимость родителей и их способность контролировать происходящее».

Родителям же подростков приходится учиться постепенно отказываться от физического контроля и комфорта, который они испытывали всегда. В конце концов в их распоряжении остаются только слова. Этот переход — готовый рецепт конфликта.

Неожиданно начинаются крики и беспричинно вызывающее поведение. Простая просьба что-то сделать или сложить одежду «приводит к настоящим истерикам», как сказала мне еще одна бруклинская мама: «Достаточно о чем-то попросить, и мой сын буквально выходит из себя».

Не все исследователи считают, что подростки скандалят больше, чем маленькие дети. Но почти все сходятся в том, что конфликтуют они с гораздо большим умением и хитроумием. И наиболее ожесточенные конфликты происходят, когда дети учатся в 8–10-м классах. (Именно к такому выводу пришли ученые, которые в 1998 году провели 37 опросов, изучая конфликты между родителями и подростками.)

Но в этом же возрасте дети лучше прислушиваются к доводам здравого смысла и умело обращают родительскую логику против самих взрослых. Любой родитель подростка скажет вам, что дети отлично знают все их слабости и умеют нанести удар в самое больное место.