— Тогда зачем все? Зачем я? Почему… — последним усилием спрашиваю.
Двойник изучает меня, изучает сквозь черную сущность, живущую в глазницах.
— Обернись! — приказ, противиться которому нет сил.
Я оборачиваюсь…
Ночь обнимала Джеймса.
Ласково, нежно, и в то же время не давая шевельнуться, не давая освободиться.
Что-то мягкое, упругое заполняло рот, спускалось в горло. Тошнота скрутила юношу, прокатившись судорогой от живота к груди. Бесплодная попытка избавиться от «этого» ни к чему не привела, даже прокусить не получалось — безвкусная поверхность только слегка поддается, но не более того.
Осознание, что нормально дышать оно не мешает — приходит не сразу.
Он не чувствовал ни холода, ни тепла — то, что окружало его поддерживало температуру человеческого тела.
Снаружи послышался мощный грохот. Даже через эту черноту, оградившую Джеймса от мира, он оглушал. Давил.
Грохот налетел, стал невыносимым, распадаясь на треск, звук ломающегося камня, металла, звон, вой, визг — будто снаружи лопнула оболочка планеты, и сотни вулканов ожили, выплевывая столбы лавы до небес.
Грохот достиг своего пика. А потом играючи превысил, став чем-то непостижимым. Ревом Судного Дня. Маршем Апокалипсиса.
Его — вместе с тем, что держало, защищало, пыталось спасти — подхватило, мотнуло вперед-назад, будто щепку, сорванную с берега прибоем…
А потом Джеймсу показалось, что там, снаружи на него рухнул целый мир.
Интерлюдия. Тьма теней (окончание)
Восемь клинков света вспарывали темноту, с каждым шагом выхватывая новые и новые участки стен, поручни, ступеньки трапов, иногда закованные в толстую черную оболочку жгуты кабелей — Вещунье они напоминали перекормленную анаконду, растянувшейся по перекрытиям над головой. Казалось, четыре пары фонарей должно хватить, чтобы не освещать дорогу, но на деле лучше всего они освещали только то, на что были направлены. В остальном за пределами прыгающих световых полос темнота словно сгущалась, становилась непроницаемой для взгляда черной завесой, и кто знает, что могло прятаться за ней.
Сразу за транспортным узлом Мурена предложила использовать один из осветительных стержней, но Вещунья с сожалением отказалась: они немало потратили на узел, а впереди еще неизвестно сколько придется использовать, чтобы обеспечить себе нормальные условия для работы. Стрежней же у них оставалось не так много, как хотелось: кроме своего оружия, они тащили по несколько комплектов энергоблоков, а Везунчик — еще и продолговатый контейнер с оборудованием и инструментами. Он, как и остальные, не без основания полагал, что и в зале управления реактором придется немного «повандальничать».
С момента, когда они покинули транспортный узел, прошло почти двадцать минут — темнота и неопределенность происходящего на «Молохе» вынуждали двигаться медленно, стараться не шуметь, иногда замирать и чутко вслушиваться в передаваемую микрофонами сьютера тишину, да изучать данные дронов. Вещунью этот черепаший темп, отсутствие света и постоянное напряжение в ожидании неприятностей буквально доводили до бешенства. Во мраке, в глубине отсеков, переходов с уровня на уровень, узких коридорчиков с постоянными поворотами и дугами, за которыми могло поджидать их что угодно — она казалась самой себе мушкой, ползущей по придуманной ненормальным ученым головоломке. И в такие минуты она опасалась, что в конце лабиринта будет не награда за старание, а большая мухобойка.
Плохо было то, что пилоты не часто оказывались в реакторном отсеке или его окрестностях. Ничего интересного там не встречалось, зато хватало мест, где присутствие посторонних было просто опасным, как для самих посторонних, так и для безопасности корабля. И ТехСлужба крайне негативно относилась к появлению шатающихся там без повода — что обычно заканчивалось немедленным выдворением попавшихся с последующими разборками между старшими офицерами корабля.