Родька

— Мне тоже когда-то было страшно, — сказал папа. — а потом я перестал про это думать. Раз уж все равно ничего нельзя сделать — какой же смысл мучить себя?

— А почему нельзя? Наверное, в будущем люди что-нибудь придумают.

— Как тебе сказать, — папа заходил по комнате. — Надеяться на физическое бессмертие глупо. Его, конечно, не будет. Но одно когда-нибудь будет наверняка.

— Что?

Никогда еще папа не разговаривал со мной так серьезно.

— Видишь ли, какая штука, — сказал он, — рассуждение это тебе пока не по зубам. Я постараюсь упростить его до предела, а ты слушай внимательно.

— Ладно.

Он сел, закурил папиросу и стал говорить, глядя куда-то мимо меня.

— Начнем с того, — сказал он, — что ни мне, ни тебе, как выяснилось, не хочется умирать. Что же отсюда вытекает? Отсюда вытекает, что жизнь для нас благо, другими словами говоря — счастье, а смерть, наоборот, неблаго, несчастье. Но что такое смерть? Смерть — это такое состояние, при котором мы абсолютно не ощущаем жизни. Ощущение жизни равно нулю. Ну, а если оно не равно нулю? А если ощущение жизни составляет настолько малую величину, что ею практически можно пренебречь? Что тогда? Тогда оказывается, что хотя человек и жив биологически, но на самом деле он не живет, во всяком случае, жизнь он не ощущает как благо, как счастье. До сих пор понятно?

— Кажется, да.

— Тогда пойдем дальше. Что же получается таким образом? Получается, что благо для нас не просто биологическое существование, не просто жизнь, а как бы полнота ее ощущения. Понимаешь? Чем полнее мы ощущаем жизнь, тем ближе мы к тому, что называется счастьем.

— А что значит — ощущать жизнь?

— Вот к этому я как раз и хотел перейти. У каждого человека есть какие-то потребности. Во-первых, есть, пить, спать. Если ты имеешь только эти потребности, ты еще ничем не отличаешься от животного и вряд ли станешь выслушивать все то, что я тебе говорю. Но ты слушаешь, и даже с интересом. Значит, кроме названных первичных, у тебя есть еще, по крайней мере, одна вторичная потребность — потребность в общении. Разговаривая сейчас со мной, ты что делаешь? Ты удовлетворяешь эту свою потребность и тем самым ощущаешь жизнь.

И тут я наконец действительно что-то понял. Меня прямо осенило.

— Значит, что же? — сказал я. — Значит, выходит, что когда человеку скучно, он не живет?

— Мыслитель! Гигант! — сказал папа. — Может быть, ты попробуешь сам развить эту идею.

— Проще простого, — сказал я, — пожалуйста. Надо накопить побольше потребностей, и все в порядке.

— А если нет возможности удовлетворять эти потребности? Если, скажем, у меня есть потребность каждый день перед завтраком совершать кругосветное путешествие? Где же мне взять такую машину, которая обвезет меня вокруг Земли за двадцать минут?

— Сделать!

— Вот именно, — сказал папа. — Значит, мало копить потребности. Надо еще копить и возможности их удовлетворения. Таким образом, что же будет когда-то? К чему стремится род людской и каждый человек в отдельности? Очевидно, к тому, чтобы иметь неограниченное число потребностей и жить в мире с неограниченным числом возможностей их удовлетворения. Это же естественно. Что произойдет в таком случае? Время изменит свои границы. Несчастный человек в лучшем случае живет в масштабе один к одному. То есть в одну минуту он проживает одну минуту. Человек, который с большей полнотой ощущает жизнь, грубо говоря, за ту же минуту успевает прожить несколько больше. Если же идти дальше этим путем и допустить, что возможна бесконечная полнота ощущения жизни, то тут же придется допустить, что одна минута или любая другая единица времени может быть растянута тоже до бесконечности.

Папа опять закурил.

— Ну как? Ты уже запутался, надеюсь?

— Нет. Я, кажется, все понимаю.

— Ну и хорошо, — сказал папа, — тогда подведем итоги. Что же получается? Получается, что счастливый человек — это бессмертный человек. А для того чтобы быть счастливым, нужно иметь большое количество удовлетворимых потребностей. А для того чтобы их все время накапливать, нужно активно что?

— Жить. Но ты мне вот что скажи. В будущем, как мы выяснили, человек будет бессмертным, то есть счастливым. А сейчас?

— Ты догматик, — сказал папа, — и, к сожалению, тупица. Из моих рассуждений вовсе не вытекает, что все хорошее возможно только потом. У человека уже сейчас есть возможность ощущать жизнь с огромной полнотой. Другое дело, что не все к этому движутся.

— А ты?

— Мне кажется, что я — да.

— А Костя?

— Костя вообще гигант.

— А Лигия?

— Не знаю. Кстати, куда она пропала?

— Мне это неинтересно.

Папа помолчал.

— Мы с тобой еще недостаточно мудрые люди, — сказал он, — чтобы с уверенностью судить о ком-нибудь, кроме себя и себе подобных. Из того, что кому-нибудь не подходит наш образ жизни, еще не следует, что он хуже нас. Одному, чтобы нормально развиваться, достаточно Благовещенска или, скажем, Полтавы, а другому обязательно нужна Москва или, в крайнем случае, Ленинград. Кстати, тебе бы тоже не мешало съездить в столицу, подышать другим воздухом. Посмотреть других людей.

— У меня еще нет такой потребности.