Родька

— Запачкаюсь… — Касьяныч порылся в тумбочке, нашел и поставил фрезу, зажал в тиски заготовку. — Ну, поехали, — сказал он, — кто кого. Соревнование.

Темп Касьяныча нисколько не изменился. Он двигался все так же не спеша. Что же касается папы, то у него все прямо горело в руках. Однако когда Касьяныч опиливал уже вторую деталь, папа только кончал первую.

— Нет в тебе совести, — сказал он, — ради такого случая мог бы и поддаться.

Касьяныч улыбнулся.

В Доме офицеров шла вторая серия «Трех мушкетеров». Мы с папой еще не смотрели первую, но все-таки решили пойти.

Фильм цветной, широкоэкранный. Мне было интересно, а папа все время ерзал на стуле и наконец сказал:

— Ну ладно. Ты сиди, а я пойду посмотрю, как на бильярде играют. Кончится фильм — зайдешь за мной.

Папа ушел, рядом со мной освободилось место, и туда пересел какой-то человек. В темноте я не разглядел, кто это, и поэтому очень удивился, когда он толкнул меня в бок и сказал:

— Здорово, крестник!

— Не толкайтесь, — сказал я.

— Погоди, погоди, — сказал человек, — вот выйдешь, я тебе так толкну, что ты своих не узнаешь.

С этими словами человек опять куда-то отсел. Я попытался сообразить, что ему от меня нужно, но потом увлекся фильмом и совсем про него забыл.

Фильм мне понравился, и я решил, что, во-первых, нужно просмотреть начало, а во-вторых, прочитать, наконец, книжку, про которую все так много говорят.

Так, задумавшись, я прошел по коридору и не спеша стал подниматься по лестнице на второй этаж, где была бильярдная и откуда доносился стук шаров и голоса.

— Ну-ка постой, постой!

Кто-то сзади потащил меня за пальто.

Я оглянулся.

— Не узнаешь?

— Узнаю.

В телогрейке, в ватных брюках и в валенках передо мной стоял тот самый парень, который летом на Амуре приставал к Лигии и которого я ударил.

— Пойдем! Пойдем поговорим!

Он потянул меня за пальто.

— Ты не тяни, — сказал я, — я сам пойду.

Мы вышли на улицу, и парень повел меня по снегу куда-то в глубину двора, посреди которого стояла заснеженная копна сена и который со всех сторон был огорожен высоким забором.

— Ну, давай поговорим, — сказал он и легонько толкнул меня в грудь. — Ты за что меня тогда, гад, ударил?

— А зачем ты к ней приставал?

— А какое твое дело?

— Такое!

— Ну ударь еще, ударь!

— Зачем?

— Боишься? Дрожишь?

Я пожал плечами. В ботинки мне набилось снегу. Было очень холодно.

— Тебе хорошо, — сказал я, — ты в валенках. А у меня ноги мерзнут. Давай поговорим летом.

Я действительно начинал дрожать.

— Эх ты, мерзляк!

Парень посмотрел на меня с презрением и сплюнул.

— Ну ладно, — сказал он, — возьми мне кружку пива и будем в расчете. Знай мою доброту.

— У меня нет денег.

Парень опять посмотрел с презрением и опять сплюнул.

— Известное дело — школяр. Откуда у тебя деньги? А у меня вот. — Он вынул из кармана штанов толстую пачку трехрублевок. — Пойдем, что ли, я тебя угощу. Ради премии. Пойдем, пойдем.

Он опять потащил меня за пальто.

— Да ты не тащи, я я так иду.

Мы пошли в «Гастроном». По дороге парень разговорился.

Оказалось, что никакой он не читинский футболист, а только похож на него.

— Понимаешь, как две капли воды. Прямо вылитый. Но мне это ни к чему, — сказал парень, — я и сам, может, не хуже футболиста. Подумаешь, невидаль, ногами дрыгать.

— А ты работаешь где-нибудь!

— Известное дело. Кто не работает, тот не ест. Еще и учусь. В вечерней, конечно, в шестом классе.

— Почему в шестом?

— Пропустил я. По семейным обстоятельствам. Мать у меня болела. Ну, становись в очередь. Становись, не бойся!

Больше всего мне хотелось выпить молочный коктейль, но неудобно было сказать.

— Пивка. Пару бутылочек, — сказал парень, когда подошла наша очередь.

— Пиво только на вынос, — сказала продавщица. — Ну что вам? Не задерживайте! Шампанского налить?

Мы взяли свои стаканы и отошли к окну.

Парень пил маленькими глотками. Я тоже стал пить.

— Хорошо, что ты мне тогда нос расквасил, — сказал он, — а то я бы из тебя фарш сделал. Не могу драться, когда из носа течет. Вся сила пропадает.

— А я думал, что ты удрал потому, что увидел милиционера.

— Милиционера? Не видел я никакого милиционера. Ух ты! — Он достал из внутреннего кармана часы на длинной белой цепочке и заторопился. — Ну, будь здоров, школяр. Еще увидимся.

Хотя я выпил совсем немного, мне вдруг стало тепло и весело.

«Хороший какой парень, — подумал я, — и д’Артаньян хороший, и Касьяныч, и дядя Федя хороший. Надо отдать ему табак».

Я был уверен, что папы уже нет в бильярдной. Но оказалось, что он еще там.

Когда я пришел, он как раз забил шар и пошел считать очки.

— Партия, — сказал он.

Его партнер, лысоватый человек в очках и в гимнастерке без погон, тоже пошел, подсчитал очки и тоже сказал:

— Партия.

Они хотели еще играть, но тут папа увидел меня и стал прощаться.

— Спасибо за компанию, — сказал он.

— И вам спасибо. Давненько вы не заходили. Все некогда? Семья заела?

— Да нет, так что-то. Как-нибудь сыграем еще?

— Сыграем.

Светка Мокрина, наш комсорг, собрала классное собрание, на котором я неожиданно для всех признал свою ошибку и покаялся.