Родька

— Тут все не так просто, — сказал папа. — Дело в том, что дядю Федю держат на заводе, в общем, из милости. Дом у него — развалюха. Сад был — три дерева. И дочь, конечно, никакой не начальник. Работает где-то в конторе. Кажется, в трамвайном парке. Делать дядя Федя ничего не умеет и не хочет. Но деваться ему некуда. На заводе он давно. Сначала его взяли слесарем. Документов у него не было, но он утверждал, что работал слесарем, и просил, чтобы его взяли. Мы взяли. А буквально через два дня оказалось, что дядя Федя такой же слесарь, как я персидский шах. Он даже не знал толком названия инструментов. Пытались его подучить — ничего не вышло. Перевели в подсобные рабочие. Дело, как ты понимаешь, не сложное, но он и тут умудрился не справиться. После него всегда все приходилось переделывать. В общем, бились мы с ним, бились, поговорили в партбюро, увольнять жалко, а оставлять на работе нельзя. На его счастье, уволился один вахтер. И хотя отдел кадров был не в восторге, мы настояли, чтобы дядю Федю оформили. Зарплата, конечно, не бог весть какая, но до пенсии он дотянет.

— Вот странно. А что же он делал раньше?

— Говорят, пел где-то в хоре. А потом довольно частая история — болезнь горла, голос пропал. Годы не молодые, а делать ничего не умеет. Потыкался-помыкался, да и приехал сюда, к родителям жены. Жил сперва на их иждивении, потом на иждивении жены. А потом уже, когда жена умерла, пришлось самому на старости лет кусок хлеба зарабатывать. Собачья жизнь. А что поделаешь?

— Но у него же есть дочь, — сказал я. — Неужели она?..

— Мы ей когда-то от партбюро письмо написали. Ты знаешь, что она ответила?

— Ну?

— «Ненавижу этого тунеядца. Он мне испортил жизнь, и чем хуже ему теперь живется, тем больше я радуюсь. Никогда не надо прощать паразитам. Это мой принцип». Вот тебе и «неужели».

— Сволочь! — сказал я.

— Обыкновенный глупый человек, — сказал папа. — Впрочем, это одно и то же. Сволочь — это как правило тот же дурак, только с принципами.

— А у тебя разве нет принципов?

— Так я же не дурак, — сказал папа. — А впрочем… Если заложить меня в твою машину, еще неизвестно, что она покажет.

— А если заложить в мою машину дядю Федю, неужели она не сможет придумать ему никакой подходящей профессии?

— Тут и машина не нужна, — сказал папа, — его призвание — возиться с детишками. Если бы он работал воспитателем в детском саду или даже нянькой а яслях, это был бы золотой специалист. Я в своей жизни не видел человека, которого бы дети так любили, как его. Когда кому-нибудь из наших сотрудников нужна на один вечер нянька, обязательно зовут дядю Федю.

— Значит, все-таки существует работа, с которой он может справиться?

— Конечно, существует. Но где ты видел, чтобы в яслях нянькой работал старик? Пойди он наниматься на такую работу, его же засмеют. Вот так и мается. Кстати, ты как к нему относишься?

— Вполне хорошо.

— Купи как-нибудь ему пачку табаку. Только не «Капитанский», а вот знаешь такой — «Ялта». Рубль тридцать семь копеек.

— А зачем?

— Просто так. Ему будет приятно.

Табак я купил на следующий же день, но отдать его дяде Феде у меня не хватило духу. Так я и носил его в портфеле.

— Ну! Что-то нелюбопытен ты. — Папе не нравилось, что я сижу в его кабинете. — Походил бы по цехам, посмотрел бы!

— Я уже ходил.

— Ладно, — сказал папа, — вот я сейчас немного освобожусь, и мы что-нибудь придумаем.

В папином кабинете было два стола. За одним, где стояли телефоны, сидел он, а за другим, где лежали подшивки старого «Крокодила», сидел я. Мне интересно было смотреть, как папа работает. Здесь он был совсем не такой, как дома. Все говорили с ним уважительно и называли по имени-отчеству.

— Евгений Эдуардович! Вот то-то, то-то и то-то. Как же нам быть?

— Вот так-то и так-то, — отвечал папа, почти не задумываясь. — Сделайте это так. А это вот так. Через полтора часа, пожалуйста, доложите.

Мне нравился папа в новой для меня роли, но мне не нравился тон, которым он разговаривал с людьми. Я сказал ему об этом.

— А как, по-твоему, нужно разговаривать?

— Не знаю. Но, по-моему, если бы вместо «через полтора часа» ты бы сказал «часика через полтора», уже было бы приятней.

— Глупости, — сказал папа, — «часика полтора» — это годится для воскресенья. На работе все должно быть четко. Если бы я ему сказал так, как ты предлагаешь, он бы мог мне позвонить через час, через полтора и через два часа тоже. А так я точно знаю, что он позвонит ровно через полтора часа, и внутренне буду готов. Ему не нужно будет еще раз напоминать все, что он тут говорил. Мне не нужно будет рыться в памяти, вспоминая, что я ему собирался посоветовать. Таким образом, мы отнимем друг у друга минимум времени. Понимаешь? Вот ведь в чем корректность рабочих отношений, а не в том, чтобы каждый раз любезно расшаркиваться и говорить «голубчик».

— Здравствуйте, Евгений Эдуардович. Сынка приобщаете?

Вошел тот самый парень в зеленом комбинезоне, который так расстроил дядю Федю.

— Да вот не знаю, что с ним делать, — сказал папа. — Что-то он не очень приобщается.