Родная кровь

– Настя? Прости, дорогуша. Это снова я, Велена Львовна. Сегодня столько всего переговорили, а я совсем забыла спросить. Ты ведь ещё не заложила те чудные серёжки с гранатами? Может, уступишь их мне? Вечером Святик встречается с какими-то своими коллегами, и серёжки идеально подойдут к моему коктейльному платью. Нет-нет, никакой благотворительности. Во всяком случае, с моей стороны. А ты бы меня просто спасла от необходимости бегать по ювелирным магазинам в поисках подходящих украшений. Если не хочешь продавать, можешь хотя бы одолжить на вечер? Я заплачу… Где ты сейчас? Сняла новую квартиру? Молодец. Говори адрес.

* * *

Настя бросила телефон в закрытое чехлом кресло и снова погрузилась в чтение, тотчас забыв, что несколько секунд назад договорилась о новой встрече.

От антиквара и Велены она, решив не откладывать в долгий ящик, отправилась в салон, где благополучно уволилась, выслушав напоследок тираду о неблагодарных девках. После чего поехала на квартиру с намерением подготовить жильё к приезду сына, решить, что необходимо купить и о какой помощи попросить Екатерину Фёдоровну, которая уже звонила, сообщив, что приготовила к отправке на квартиру «четыре совершенно новые подушки, два пуховых одеяла и два байковых, постельное бельё – ты только ничего не вздумай покупать, всё есть! – и кое-что из посуды». Настя даже растрогалась от такого проявления заботы.

Однако в висках настойчиво, заглушая все другие мысли и желания, стучала оглушительным ритмом одна-единственная мысль: «Никто не может прочесть этот дневник. Никто, кроме тебя. Значит, то, что в нём написано, адресовано именно тебе, Настя. Ты должна прочитать его до конца».

Она даже сунула дневник таксисту, спросив, понимает ли он, что написано на первой странице, но водитель только фыркнул и сказал, что «по-нерусски не учился».

Поднявшись на третий этаж, Настя вошла в квартиру, думая только об одном – она должна как можно скорее засесть за чтение. Она никогда не верила в чудеса, даже предположить не могла, что её бабушка – настоящая ведьма, однако странная книга заставила её усомниться в этом.

Книга, которую никто, кроме неё, не мог прочесть.

«Может, бабушка Соня всё-таки была… ведьмой?» – последнее слово Насте далось с трудом даже в мыслях. Не могла бабушка так её обмануть. Не стала бы обманывать всю Настину жизнь, если только не старалась от чего-то защитить. Об этом говорил Лисин, но верить красавчику капитану глупо…

Логические связи под напором эмоций рвались, не успев выстроиться.

Совершенно запутавшись, Настя крепче сжала книгу в руках, приняв единственное решение, не вызывающее внутреннего сопротивления: дочитать её до конца и попытаться понять, о чём ей хотела сказать бабушка своим подарком и при чём здесь Михаил Морозов.

Настя сорвала успевшее запылиться покрывало с тахты, забралась на неё с ногами и углубилась в чтение.

* * *

«Я был близок! Дверь, о существовании которой я долгое время не знал, открылась для меня. Старцы приходили за мной ночью – прошли сквозь стену лазарета. И я едва не испортил всё, вскрикнув от неожиданности.

На вид они не так уж стары – хоть волосы и белы, как крещенский снег, но их кожа, ровная, без единой морщины, и цвет её говорит скорее о цветущей молодости. Чётки в их руках щёлкают ежесекундно – так ловки пальцы. Время не согнуло их спины, не искалечило суставы. Я, с трудом поднявшись с одра, выгляжу старше и недужнее их, на столетия запертых здесь древним колдовством. Я обрадовался им так, что почувствовал некоторый прилив сил и попытался сделать шаг навстречу.

Они попросили меня не беспокоиться.

Признаюсь, невольно пришло в голову, что это всего лишь видения, которыми последние дни телесный недуг истязал мой разум. Я хотел коснуться их, ощутить, что мои гости – не бред, не иллюзия, не фантом. Я хотел удостовериться, что близок, наконец, к достижению моей цели и ощутить пальцами грубую шерсть их балахонов.

О, пальцы мои, бледные, тонкие, казались призрачными, когда один из старцев взял их в свои крепкие ладони, от которых веяло жаром, будто от хорошо натопленной печи. Это тепло заставило ожить кровь мою и устремиться по жилам к сердцу и голове, горячей волной омывая тело. Я вздохнул – впервые за много месяцев – глубоко, как прежде, осознав, как ослаб, как глубоко впустил в своё тело и разум жуткий холод каземата.