Родная кровь

– Мохов! – вдруг раздался крик Лизоньки. Она вскочила со своего места, одновременно сбросив руки Стуликова и Сухорукова со своих коленок. Лизоньке надоело. И эта пожилая женщина с ворохом фотоотпечатков, и этот пряный аромат натопленного дома, множества тел, кухни, лекарств и два разгоряченных навязчивых поклонника, и Мохов, который действительно ничего не замечает, а мог бы.

– Идем, идем, – Мохов с сожаление поднялся. Ему как раз хотелось остаться. Он шагнул к Лизоньке и тут взгляд его упал на стопку фотографий в руках Аглаи Петровны.

– Погодите-ка, погодите, – Мохов заметно побледнел и взволновался. – Что это? Откуда это у вас?

– Наше, – по старорежимному провинциально и смешно пугается Аглая Петровна и прижала к себе фотографии.

– Отдайте! –кричит Мохов. – Дайте посмотреть!

Но Аглая Петровна еще крепче прижимает фотографии к груди. Вокруг стало тихо. Сухоруков и Стуликов только поднявшие зады от дивана синхронно плюхаются обратно, военком отворачивается, Петрович наметанным глазом идентифицирует на столе острые предметы и только Лизонька не растерялась:

– Ты одурел, Мохов, – зло и четко говорит она.

– Лизонька, там мой папа, – Мохов тычет толстым, коротким пальцев в грудь Аглаи Петровны. Та следит за направлением пальца и на миг ослабляет хватку.

– Вот же, вот, – Мохову все-таки удается вырвать одну фотокарточку. На ней изображен мужчина, ничем не примечательный, но очень похожий на Мохова. Можно сказать это сам Мохов и есть, если б не разница лет в тридцать физически налипшая на потускневшую фотографии.

– Родная кровь, – шепчет, расчувствовавшись Аглая Петровна и фотографии выпадают из ее рук, растекаются по полу, как волна по пляжу.

– Вот это да! – Петрович радостно бьет Мохова по спине кулачищем. Следует общее недоуменное веселье, состояние, когда на душе хорошо и свободно, но ты не знаешь почему. Аглая Петровна объясняет всем желающим:

– Это ж Виктор, племянник мой и Петровича вон. Он же в городе жил. Инженер. Умный был. Женился, а жена от него ушла с малюткой. К другому. А он бросил все, уехал. В Петропавловск-Камчатский, на край света. Так связь и прервалась.

– Да, у нас с мамой только эта его фотография и осталась, – Мохов любуется на отца. Отец на фотографии любуется на Мохова. – Где он теперь?

– Пффф. Тоже проблема. Так в «Одноклассниках» сидит поди, – презрительно фыркает Сухоруков. После посещения военкомата недовольное выражение не покидает его лицо.

– Есть у меня там один знакомый. На Камчатке. На рубежах, так сказать, – доверительно сообщает военком ни к кому не обращаясь, но строго глядя на Сухорукова, перед которым он с одной стороны чувствует себя виноватым, а с другой не очень. У военкома такое чувство что он что-то не доделал, что-то забыл. – Я, конечно, не могу точно говорить, где он там конкретно и что. Но можно поспрашивать. Найти человека не проблема. Там же все на виду. Режимный регион.

– Подождите у нас же Лизонька оттуда. С Петропавловска, – обретший отца Мохов счастлив.

– В Петропавловске-Камчатском полночь, – шутит на гулком общем фоне Стуликов, но поймав на себе заинтересованный взгляд военкома замолкает.

На свет извлечен пошарпанный ноутбук, завернутый в скатерть, и вся компания сгрудилась вокруг него, даже недовольный Сухоруков. Лишь Лизонька смотрит в черное окно. Ей невыносимо.

– Вот он, – через какое-то время кто-то говорит возбужденно. Следуют возгласы, радостные восклицания, смех.

– Лизонька, – зовет взволнованный Мохов. – Папа мой нашелся.

Лизонька нехотя отрывается от созерцания непроглядной тьмы за окном и идет к столу. Ей уступают место. Мохов счастлив.

– Этого не может быть, – говорит Лизонька, меланхолично глядя в экран. Там изображение полного мужчины. Он улыбается, а на носу поблескивают очки. – Это мой настоящий папа. Ну, Мохов, я же тебе рассказывала эту историю – мама его бросила, как только родила меня. Мы и не общаемся вовсе. Раз в год может. Он вообще такой, со странностями.

– А тот, на свадьбе, – Мохов обескуражено прочищает линзы на очках футболкой.

– А тот – отчим. Ну, Мохов, я же тебе говорила, – Лизонька с раздражением захлопывает крышку ноутбука, на что Аглая Петровна неуверенно крякает.

– Да, это бред какой-то, – Лизонька с отвращением смотрит на мужа.

– Как же так? – Мохов не до конца осознает происходящее.

– Сестра с братом, это ж надо, – вдруг зло хохочет в полный голос Сухоруков.

– А ты вообще кто? – вдруг спрашивает молчащий весь день и вечер Пал Егорыч глядя мутным глазом на Сухорукова. Он мало уже что понимает, но чувствует исходящее от Сухорукова злорадство. Петрович сообразительно прячет лежащий на краю нож со следами сливочного масла на острие.

– Отсрочка у него, – поясняет военком. – Пока отсрочка.

– Ты кто такой! – продолжает не спрашивать даже, а утверждать Пал Егорыч.

– Да, я на самом деле дома перепутал, мои то родственники на другой улице живут. Сухоруковы. Ну вы что, не знаете их что ли, – Сухоруков отступает на всякий случай за стол.