Родная окраина

— Ладно, потом. — Потапов не знал, как от нее отвязаться. — Ладно, Венера Изотовна, я вас понял. Идите. Мне нужно посоветоваться с обкомом.

— Правильно. Уверена, вам скажут то же самое.

Выждав, пока за Сякиной закрылась дверь, Потапов потянулся к белому, с витым в мягкую спираль шнуром, аппарату, но трубку не снял: вспомнил о Гришанове.

— Как же это случилось? Толком можешь рассказать?

— Нет, не могу, Федор Силович… Ничего не знаю.

Постучал Потапов пальцами по стеклу, покряхтел:

— А что ж ты говоришь: «Я так и знал»? Что знал?

— Не надо было нам, Федор Силович, спасательную операцию в отношении его проводить.

— Какую?

— Ну эту… С этой, с бригадиршей, с Конюховой… Пусть бы путался. Предупредить бы помягче — мол, крути с ней, но так, чтобы никто не знал, чтобы поменьше разговоров было…

— Нельзя. Моральное разложение. Тут только отпусти вожжи…

— Там не просто — любовь…

— «Любовь…» А жену куда? Она грозилась в обком поехать. Но в каком положении я, как секретарь райкома? Не реагировать не мог. Да и Бамбизова надо было спасать. Человек он увлекающийся, горячий, мог далеко зайти, а это плохо кончилось бы и для него самого, и для нас… — Потапов задумался. — Конечно, не так надо было все это делать, не Сякиной поручать это деликатное дело. Да и ты тоже, пошел у нее на поводу. Так грубо все, по-медвежьи…

— Но, Федор Силович!.. — Гришанов приподнялся, приложил руку к сердцу, закрутил головой. — Я не виноват. Ведь я понял, что это ваше прямое указание…

— Да никакого, тем более — прямого, указания я никому не давал, — рассердился Потапов и досадливо отмахнулся. — И — хватит об этом. — Помолчал и сам же снова заговорил: — Неужели из-за этого? Времени-то сколько с тех пор прошло? Нет, не может быть. Я понимаю — тогда, сразу, вгорячах. А теперь? Нет, тут что-то другое. — И от этой мысли Потапову почему-то стало легче, будто он уже доискался до причины и она лежит далеко, за пределами его влияния. Но, вспомнив, что дело со смертью Бамбизова только еще начинается и что он ни до чего пока не доискался, а лишь отмел одну из причин, вспомнил, что тем не менее ему придется давать объяснения по этому поводу, и, по-видимому, не один раз, помрачнел, заговорил раздумчиво. Говорил и в словах нащупывал объяснения случившемуся, искал причину, и искал ее где-то на стороне, подальше от себя.

— Ах, как глупо! Ну, зачем так вот?.. Что бы ни случилось там у него, неужели другого выхода не было? Не верю! Не верю, что у него создалось безвыходное положение. Да и какое может быть положение у Бамбизова? Я хотел бы быть на его месте, мне бы его заботы! Не найдешь, пожалуй, человека в районе, чтобы ему не завидовал. Удивительно, что ему не хватало: я с ним всегда советовался, запросто разговаривал, даже в гостях бывал. Членом райкома избрали. Депутат, Герой! Ну, куда еще дальше? На мое место? Предлагал: «Садись, говорю, попробуй, какой он этот хлеб, секретарский». Отмахнулся: знаю, говорит. И верно, знает. Председателем райисполкома работал, сам, добровольно, пошел в колхоз. Умный же мужик, черт возьми. И вот на тебе — такую глупость сотворил. Хоть мы и спорили с ним, с загибами был человек, но я его любил. Любил, чертушку!

«Любил?!» — удивился Гришанов и даже приподнялся — не ослышался ли. Вдоль спины пробежал холодок, Гришанов насторожился.

А Потапов говорил, говорил, словно тянул время, которое должно как-то решить все это по-иному. Его мысль кидалась из стороны в сторону, но сквозь весь сумбур догадок, предположений, версий проступало одно: случилось чэпэ. Притом такое, что ни скрыть, ни замять, ни сгладить никак не удастся. Бамбизов — фигура. И особенно сейчас, вот только теперь ощутил Потапов, какая фигура Бамбизов. Живой, оказывается, был не так опасен, мертвый — страшен. Он подвел черту подо всем, а объяснять все до этой черты придется теперь ему, Потапову.

— Хороший мужик был, с ним было легко, интересно работать, — заключил он убежденно и решительно снял белую трубку. Как обычно — бодро и властно сказал: — Обком. Первого секретаря. Срочно. — Положил трубку и, не глядя на Гришанова, попросил его выйти в приемную. Когда Гришанов вышел, подвинул красный аппарат. — Прокурора. Ты, Мосин? Ты где? Еще дома? Долго спишь, друг. В районе чэпэ, а ты ничего не знаешь, секретарь райкома должен тебе докладывать. Ну, ладно, ладно… Бамбизов застрелился. Да. Собери нужных людей по своей линии и быстро ко мне. Да не чешись долго, поторапливайся.

Пронзительно зазвенел белый телефон, Потапов бросил красную трубку, схватил белую, приложил к нагревшемуся уху.

— Алле…

Трубка пока молчала, и он, не отнимая ее от уха, перехватил левой рукой, правой достал из кармана платок, стал вытирать выступившую на лбу испарину.

2