Родная окраина

Заворчал Карпо, недовольный, поднялся, вышел на свет, протирая глаза. Взъерошенный, заросший седой щетиной, он посмотрел на меня и медленно проговорил:

— А, Василь приехал. Ну, здрастуй. — Подошел, подал руку, а потом так же не спеша прильнул к моему рту жирными, пахнущими свежим борщом губами. Поцеловал и вытер ладонью губы. — А мы только пообедали, да, думаю, дай трошки прилягу. Прилег и уснул. Слышу: бабка будит, — рассказывал он так, будто это событие было многолетней давности.

Я заметил в доме какое-то запустение и догадался — старики живут одни.

— Да, одни, — весело подтвердила Ульяна. — Микита — тот же давно живет отдельно. На руднику. Там и построился. А Глаша… Ото ж неудачно у нее с тем идиотом получилось, так она с девочкой жила у нас, а теперь опять вышла замуж. Хороший мужик попался. На «химдыме» работает. — И засмеялась: — И я зову «химдым»! То ж прозвали так новый химкомбинат. Там же такое настроили — город целый! Трамваи, магазины, театры. Автобус же теперь аж до нас докатывается. Во! Пешком не ходим, не-е! Пять копеек — и куда хочешь: хоть на базар, хоть в гости, хоть в больницу. Благодать! А думали мы, что на нашу окраину автобус придеть? Ну вот, так ото им там и квартиру дали, на «химику». Внучка, старшая, уже в школу ходит. Хорошо у них — центральное отопление, с углем, как мы, не чертуются: готовят на газу.

— А Петро? — напомнил Карпо.

— Что Петро?

— Ну тоже ж оженился…

— А то я не знаю, — отмахнулась Ульяна сердито. — Дойдет очередь и до Петра. — И опять ко мне: — Оженился и Петро. К ней жить пошел.

Видать, Петро чем-то старикам испортил настроение. А чем — спрашивать неудобно, захотят, думаю, сами расскажут. А они не хотели говорить, молчали. Карпо философски подытожил:

— Да то нехай. Ихнее дело. Как хотять, так и пущай живуть. Силком рази удержишь.

— А я што, налыгачем ее привязывала? Не ндравится — и проваливай, скатертью дорожка! Кума с воза, кобыле лекше, — распалилась Ульяна. — Тоже мне, была заботушка держать!..

Мало-помалу угомонилась, разговор пошел спокойнее. Под конец Карпо сказал:

— Завтра всех повидаешь, поприходють. Воскресенье…

— Поприходють, разевай рот шире, — возразила Ульяна, — Петькина гадюка уже объявила: «Возьмёжно, будем заняты», — передразнила она невестку, смешно собрав губы в трубочку.

— Поприходють, никуда не денутца, — сказал Карпо уверенно.

— Строили, строили, колготились, — жаловалась Ульяна. — Все думали, детям будет, а они, как и вы, выросли и разлетелись. Никому это не нужно, свое нажили.

— Ниче, не горюй, кому-нибудь сгодится. Жизнь — ее не угадаешь, когда и с какого боку она клюнет. Можа, из внуков кто вернется, — успокоил ее Карпо. — Хата пустовать не будет, не беспокойся.

Помолчали.

— На пенсии, значит?

— На пенсии! — сказал Карпо весело, будто его повысили в должности. — Ну, не без того, приробляю. — И предложил: — Пойдем на двор, покурим.

Вышли, сели на крылечко. Я смотрю на Карпа — постарел: суше стал, посерел, и уже какой-то по-старчески свалявшийся. Нет, оказывается, время работает и над Карпом…

С привязанными на багажнике двумя канистрами стоит, привалившись к стенке, мотоцикл.

— Вот голова садовая: привез и бросил нагреваться на солнце, — обругал себя Карпо и пояснил: — То ж со школы вода, перед обедом привез, — встал, снял канистры, отнес в веранду. — Нехай пока там, потом в погреб спущу. — Мотоцикл поставил в тень.

Мотоцикл этот у Карпа с давних-предавних времен, и выглядит он как автомобиль прошлого века в сравнении с нынешними машинами: руль тонкий, высокий, растопыренный, колеса тоже узкие и высокие, с длинными и тонкими, как у велосипеда, спицами. Когда Карпо едет на нем, сидит он прямо, будто аршин проглотил.

Откуда у Карпа взялся мотоцикл — не знаю, думаю, что он его сам собрал из деталей машин самого разного назначения. Как незаконно появилась на свет эта машина, так и живет всю жизнь никем не признанной: мотоцикл нигде не зарегистрирован и бегает, как беспаспортный бродяга, без номера. Да Карпо не очень и стремился его узаконить: сам он ездит на нем, не имея прав на вождение.

— До сих пор без номера?

— Нема, — улыбается Карпо. — И без правов.

— Не штрафуют?

— Не. А я не ездю туда, где штрафують. Я знаю, где они стоять, и объезжаю. — И стал рассказывать: — Один раз еду с огорода. У меня участочек был за посадкой. Два мешка картошки везу. Еду. Туда-сюда глянул — вроде не видать красной фуражки. Думаю, проскочу. Только я на саше, а он тут как тут. И показываеть так, становись, мол, на обочину. Стал. «Ну что, дед, опять ездишь на своем драндулете?» — «Так, кажу, а что делать? Картошку с огорода надо перевезть?» А сам лезу в карман, там у меня рубиль на всякий случай приготовлен. «Больше не буду, кажу, я и так тольки по огородам и езжу», — сказал так, а сам ему рубиль сую. А он: «Что это такое?» Обиделся. Так и не взял. — Карпо затоптал окурок, заключил: — Побалакали с ним, отпустил.

— Слышал, виноградник развели?..

Карпо как-то неопределенно отмахнулся, поднялся тяжело, потирая поясницу.