Родная окраина

— Не надо! — решительно запротестовал Гурин. — В такую даль, по такой грязи! Что вы! Не стоит. — Ему не хотелось, чтобы по поселку тотчас разнеслась весть о его приезде. — Очень прошу, тетя Катя, не ходите. Что, у вас дома дел нет?

— Да дела всегда найдутся… Только обидно ей будет: сыночек дома, а она там сидит. Ну ладно. — Нехотя согласившись, Неботова ушла.

Гурин вошел в сени — на него пахнуло нежилой чистотой, прибранностью и прохладой. В комнате тоже было зябко, — видать, здесь уже давно не топилось. Осторожно ступая, как в храме, он прошел из комнаты в комнату, включил и выключил зачем-то свет, взял с этажерки книгу. «Родная речь» — его учебник, сохранился. В красном углу на угольничке валялись граненые стопки. Одна из них была наполнена перловой крупой, и в ней торчала тонкая церковная свечка…

Кто-то без стука открыл дверь. Гурин обернулся и увидел Неботову. Она с трудом совладала с дверной защепкой — руки ее были заняты. В одной она держала большую эмалированную миску, наполненную крупными чистыми яйцами, а в другой — хозяйственную сумку.

— Наверное, есть все-таки хочется, а Павловна, может, ничего и не готовила, не ждала ведь. — Виновато улыбаясь, Неботова поставила на стол миску, нашла тарелки и стала выкладывать из сумки тугие красные помидоры и маленькие, в пупырышках, огурцы. Аппетитный запах соленого укропа разлился по комнате. — Какой обед в самолете? Там и кусок в рот не полезет — страх один.

— Теть Кать, ну зачем вы все это? — обиженно сказал Гурин.

— Ничего, ничего. Это ж все свое. Такого давно, наверное, не ели?

Гурин не успел ответить, в сенях кто-то зашаркал, вытирая ноги, и еще за дверью послышалось:

— Можно, Кузьмич? — В комнату вошел Неботов. На обветренном морщинистом лице его резко выделялись белые зубы. В глубоких темных впадинах сверкали веселые глаза. — С приездом! — Он протянул Гурину двупалую руку и тут же стал разгружать вместительные карманы брезентового плаща. Из одного достал стеклянную банку мясных консервов, из другого — завернутый в газету четырехдольный кирпич сала. Из-за пазухи извлек поллитровку, осторожно отнес ее в горницу, поставил в центр стола. Снял плащ и, скомкав, бросил на пол у двери. Гурин кинулся было повесить его, но Неботов не дал: — Да то одежа такая… — махнул он на плащ и повел Гурина в горницу. — Ну, садись, рассказывай: какими путями, так бы сказать, и надолго?

Гурину не хотелось ничего рассказывать, он с трудом подавлял в себе неприятное чувство от вторгшихся в дом людей. Но когда выпили, подобрел, размягчился, и люди эти стали казаться хорошими, родными. Расчувствовался даже, в воспоминания ударился.

— Дядя Федя, почему вы так быстро постарели? Я ведь помню, как вы ухаживали за самой красивой девушкой на нашей улице — за тетей Катей.

Неботова зарделась, замахала руками:

— То ж когда было!

— И ставню помню… — продолжал Гурин.

— Да вы ешьте, ешьте, — угощала Неботова ласково. — Мясо вот. Это ж свои консервы. Бычка осенью зарезали…

— Как, сами мясные консервы делаете? — удивился Гурин.

— Навучились! — сказала она, довольная.

«Навучились», — повторил Гурин мысленно. — Неужели она так говорила и тогда, когда была молодой и красивой?»

Неботов налил в стопки, поднял свою:

— Ну, с приездом!

— Уже ж пили за приезд, — укоризненно сказала Неботова и толкнула мужа в плечо. — И опять?

— Ну а за что ж еще? — Неботов ласково посмотрел на жену.

— За гостя… Во, не знает.

— Да откуда ж знать? Мы люди, так бы сказать, простые. А Кузьмич — свой, не осудит. Верно, Кузьмич?

— Верно, дядя Федя. За ваше здоровье с тетей Катей. Хорошие вы люди, спасибо вам. — И, не дожидаясь ответа, Гурин выпил. Закусывая, спросил: — Как вы живете, дядя Федя?

— Хорошо живем, — сказал тот просто и, подумав, подтвердил: — Хорошо. Ото как разрешили скотинку держать — хорошо стало. То ж оно как было? Все с базара да с магазина. На все нужна копейка. А где наберешься? Пенсия — сам знаешь какая, — Неботов выбросил беспалую руку.

— Где это вам? На войне?

— Не. Это ж когда я работал на сортировочной горке башмачником, тогда и отхватило. — Он полюбовался рукой и спрятал ее под стол.

— На одной пенсии живете?

Неботов улыбнулся:

— Рази можно мою ораву пенсией прокормить? На заводе в охране работаю. А дома коровенка, поросенка каждый год режем. Хорошо живем. Как разрешили, сразу по-другому пошло. И на базаре — что сало, что мясо — все стало дешевле.

— Если б не хозяйство, дак кукарекали б, — вмешалась Неботова. — А сейчас хорошо, жалиться не приходится.

Неботов выслушал жену, кивнул согласно:

— Хорошо. Что правда — то правда.

— А корм как добываете? Корове ж корм нужен.

Понравился Неботову такой вопрос — понимает, что к чему, хоть и живет в городе. «Корм, верно, трудно добывать».