Родная страна

Полицейский развернулся на каблуках и медленно побрел прочь. Голова высоко поднята, подбородок вздернут, плечи расправлены. И хотя мгновение назад он был готов направить на меня струю газа, сейчас мне стало его немного жаль. У него только и было что власть, и мы ее отобрали. Из доблестного стража порядка он превратился всего лишь в человека, наряженного словно на детский праздник, в карнавальный костюм героя, и его обратили в бегство простые гражданские, которых ему полагалось пасти и опекать.

Звук — это ударная волна, имеющая определенную длину и частоту колебаний. В разреженном воздухе молекул слишком мало, ударная волна не может распространяться далеко, поэтому звук движется медленно и вскоре угасает. А в плотных материалах — железе, камне, воде — звук движется быстро и проходит очень большие расстояния, потому что ударная волна легко перекидывается с одной частички материала на другую.

Мы стояли в толпе плечом к плечу, и наши идеи распространялись, как звуковая волна по стальному брусу. Слова «Вы можете идти» разбегались во всю ширь городской площади, как круги по воде. Народ медленно, шаг за шагом двинулся в сторону Маркет-стрит. Мы целый день готовились — стояли, собирали народ, набирались сил — и вот теперь выступили в поход. Наш путь должен куда-то привести.

Энджи сплела пальцы со мной, я закинул руку на плечи Лемми. Со стороны мы, должно быть, походили на Дороти, Железного Дровосека и Страшилу, отправившихся в путь по желтой кирпичной дороге. Шаг. Еще шаг. «Вы можете идти». И мы тоже можем. Шаг, еще шаг.

Вдруг вспыхнула какая-то кутерьма — общее смятение, сердитые крики, человека, идущего за мной, резко толкнули, и я получил локтем в спину. Я не сразу понял, что происходит, и попал прямиком в лапы группы захвата.

* * *

В первые мгновения я чувствовал только руки. Много-много рук. Сильные, крепко вцепившиеся куда попало. Потом чей-то локоть стиснул шею так, что я не мог вдохнуть. Мне заломили руки за спину, выкрутили болевым приемом из каких-то боевых искусств, чуть не выломав из плеч.

В левое запястье впилась пластиковая полоска наручников. Я бы завопил, но дыхания не хватало. Я трепыхался, отбивался, края поля зрения уже заволакивало красно-черной пеленой. Услышал далекие крики — Энджи, кого-то еще, потом меня оторвали от земли и стали швырять.

И в следующий миг я опять стою на земле. Руки исчезли. Рядом со мной Энджи, она торопливо нацепила на меня защитные очки, трясущимися от спешки руками натянула мне на лицо маску. Я поднял руки помочь ей и заметил, что левая рука до сих пор стянута пластиковым наручником, зато правая была свободна. Покачнулся, чувствуя, что меня вот-вот стошнит. А вот и Лемми, стоит возле меня в рваной куртке, из глубокой ссадины на опухшей щеке сочится кровь. Одной рукой он зажал ссадину, другой коротко показал мне большой палец.

— Что тут произошло? — спросил я.

— Тебя освободили из-под ареста, — небрежным тоном пояснила Энджи. Я огляделся. Неподалеку от меня какой-то парень с дредами щеголял в респираторе, кажется, полицейского образца, и держал в руках щит, уж точно полицейский. Рядом с ним стояла женщина в полицейском шлеме. Еще несколько шлемов перекатывались по мостовой.

— Что сделали с копами? — поинтересовался я.

— Да ничего особенного, — пожал плечами Лемми. — Забрали их барахло, когда они отступили. Не беспокойся, никто копов не бил и в драки не ввязывался.

Марш продолжался. Колышущаяся толпа сделала еще один шаг в направлении к Маркет-стрит. В маске было тяжело дышать, очки запотели. Только я собрался протереть их, как на нас обрушился газ.

Его распыляли с дирижаблей, крошечных, невидимых и неслышимых. Они удерживались на месте слабенькими шелестящими электромоторчиками. Я и сам в Нойзбридже однажды помогал строить такую игрушку в качестве побочного проекта космической программы. Команда разработчиков запустила метеорологический зонд легче воздуха, и тот, поднявшись в верхние слои атмосферы, передавал на базу снимки Земли. Планета была круглой, как огромный мяч, мы всегда знали это, но впервые увидели на снимках с нашего аппарата. А эти полицейские дирижабли были легкими и хлипкими, как пластиковые пакеты из химчистки. Ткнешь его пальцем — уносится прочь, как пушинка одуванчика, потом, управляемый короткими выверенными взмахами крошечного пропеллера, упрямо возвращается точно на прежнее место. Они напоминали ядовитых медуз или безмозглых инопланетян и своими маневрами вселяли в меня инстинктивный страх. Можно подумать, только и ждут, как бы ужалить зазевавшегося чужака.

Газовые баллоны у них под брюхом выплескивали свое жгучее содержимое короткими, почти синхронными залпами. Звук был такой, словно лопалась кукуруза на сковородке. Все дружно подняли головы, посмотрели вверх, и началась…

Паника.