Роднички

Людей для постройки завода набрали, как у нас говорят, «с неба и с Волги». Привезли сюда тульских крепостных крестьян, принимали беглых из тюрьмы, а все больше каторжных брали, одним словом, всех, кого можно было взять. Набралось таким путем людей, а об житье-то не заботились, домов не было, люди жили в землянках. Провиант тоже плохо доставляли. Народ голодал, болел, которые умирали. А раз такая пропащая жизнь, то, известное дело, пошло большое недовольство среди рабочих. Как Пугачев пошел помещиков да заводчиков громить, то сейчас же послали к нему своих людей с просьбой, чтобы он пришел скорее и освободил народ. Рабочие для его войска отлили пушки, забрали какие были припасы на заводе и ушли с Пугачевым.

— После, как притихло пугачевское восстание, Демидов, другой уж, сын али внук того, первого, снова набрал рабочих и завод пустил. Но недолго Демидов после того заводом владел-то, продал, а сказывают, в карты проиграл графу Строганову. Ну, тому, видно, что-то не поглянулось или же государству так понадобилось — вишь, в те времена война с французами была, а для войны, известное дело, сабли да пушки нужны — и завод таким путем перешел в казну. Когда завод перешел в казну, народ сперва больно обрадовался, думали, что жить им лучше будет, но не тут-то было. «Отруби ту руку по локоть, которая к себе не волочит». Так и заводская администрация. Не знаю, много ли прибыли давали казне, но сами-то себя не забывали, каменные дома понастроили, а рабочих-то зажали, никакой возможности житья не было. Робили по двенадцать часов, заработки грошовые, да к тому же еще штрафы да обсчеты — получать-то и нечего было. Опять пошло недовольство среди рабочих.

Ну, в семнадцатом годе известное дело, революция. А в восемнадцатом, как белочехов прогнали, ничего, жить стало можно. Только в тридцать шестом году совсем закрыли завод. Тогда ведь уже Тагильский комбинат построили, на Магнитке домны пустили. Домны-то разве эдаки? Я сам-то раз бывал в Тагиле, глядел. Грома-адные! На верх посмотреть, так шапка свалится. Они, известное дело, чугун не пудами считают — тоннами. Вот и взбрело начальству-то в голову, мол, дорогой у нас чугун, невыгодный. А того, умные головы, в толк не возьмут, что у нас железо особенное. Оно хоть и накладно, да такого на большой домне не получишь.

— Да-а, — со вздохом протянул старик. — Когда завод-то закрыли, сколько народу без настоящего дела осталось. Которые совсем из Родничков подались, которые здесь где пристроились. Я сам-то пять лет на лесоповале робил… А сорок первом, когда Гитлер на нас напал, война началась, опять завод пустили. Тяжело было пускать-то. Мужики все на фронт ушли, остались старики да бабы да малолетки. А сдюжили. Наше родничковское железо тоже на танки шло. И от нас фашистам доставалось.

— Через Роднички, получается, вся история прошла, — сказал Антон.

— А как же! Ты не смотри, что здесь вроде глухомань. В самом ядрышке живем. Без нашего железа ни одно дело в России не обходилось. Потому как железо — первая надобность в государстве.

Старик досмолил самокрутку до конца, темным от несмываемой копоти корявым пальцем неторопливо придавил в блюдце тлеющий окурок — будто и не жжется ему огонь. Потом он вдруг нагнулся, пошарил под лавкой и с хитроватым видом выставил на стол поллитровку.

— Мать! — бодро окликнул он. — Ты б чо закусить дала! Огурчиков, чо ли, груздей ли достала…

— Куды огурчиков, — откликнулась с другой половины старуха. — Обед вон поспевает.

Ребята, увидев, куда дело клонится, поднялись.

— Нам нельзя, — сказал Кеша. — Нам еще много домов обойти надо.

— Мы вроде как на работе, — поддержал его Антон.

— А то, может, выпьем по маленькой? — с надеждой спросил старик. — Старуха счас обед сгоношит.

— Спасибо, — сказал Антон. — Но нам сейчас нельзя. Работа… Как-нибудь в другой раз.

— Ну, ежли так, — заметно разочаровался Лунгин. — Ежли на работе, тада ладно…

Он вышел проводить их до ворот. Дом Лунгиных стоял высоко, и от ворот был виден весь как на ладони завод и за ним большая часть поселка. Завод дымил своей единственной трубой, из цехов доносился будничный, рабочий гул.

— Дымим помаленьку, — сказал старик и вдруг опечалился, помрачнел лицом. — Недолго те дымить-то осталось… — Почему? — спросил Антон.

— Закрывать завод собираются: маломощные мы теперь. Сейчас ведь Тагил, Магнитка, Северсталь, а нам куда… Я вот тоже теперь маломощный стал, а ране-то — быком не сдвинешь. Маломощные мы теперь, — повторил он, глядя на завод. — Помирать нам пора…

Ребята попрощались со стариком за руку и пошли дальше. Антон на ходу оглянулся: старик Лунгин все стоял у ворот, сутулясь, и смотрел в сторону завода.

Глава 7