Родник

— Ну да… Понял теперь, почему я тебя просила: «Принеси!» Это кинжал дружинников… Не перебивай, а то собьюсь.

И Тата рассказала Владику о том, о чём её дедушка каждый день рассказывал экскурсантам. Рабочие объявили забастовку. Началось восстание. Начальство послало против рабочих солдат с пушками. В других районах восстание было быстро подавлено. Но Пресня держалась долго, потому что здесь было много большевиков. Они вели за собой рабочих. Боевые дружины смело отбивались от царских солдат.

Но солдат было не счесть сколько, и оружия у них было вдоволь — и пушек, и снарядов, и винтовок. А у дружинников только самодельные ножи да кинжалы. Редко у кого были револьверы.

И вот царские войска окружили Пресню и давай бить прямой наводкой по баррикадам, по рабочим домишкам, по Горбатому мосту, по фабрике Шмидта.

Загорелись дома, вспыхнула фабрика, стали падать убитые и раненые дружинники.

Штаб восстания отдал приказ:

«Сопротивление прекратить. Дружинникам незаметно отходить за Москву-реку и но возможности покинуть Москву».

Царские солдаты захватили Пресню. Они врывались в лачуги рабочих, хватали всех мужчин поголовно и волокли во двор Прохоровки. Здесь творилась скорая расправа.

— Вот, посмотри!

Тата подвела Владика к большому снимку. На снимке была снята часть фабричной стены. На стене была доска с надписью:

«В память рабочих, расстрелянных царским самодержавием в 1905 году».

Владик прочитал фамилии: «Корженовский О. И., Салтыков И., Ионычев, Ламакин И. И., Зернов Н., Гаврилов В. Е., Минаев Я. М., Захаренко К. Г., Шуршиков Ф. С., Илюшин И. А., Чесноков В., Лахтин М.».

Под фамилиями было написано:

«Спите, дорогие товарищи! Мы за вас отомстим. Вы первые подняли знамя восстания. Мы донесли его до диктатуры пролетариата. Клянёмся донести его до торжества коммунизма!»

Тата притихла. Молчал и Владик. Ему открылось что-то большое, важное, такое большое, что сразу всего и не обдумаешь. Он понял теперь, почему Пресня называется Красной, почему тут есть и Баррикадная улица, и Дружинниковская, и Большевистская, и Шмидтовский проезд, почему Горбатый мост называется мостом имени Пятого года…

— Ау, экскурсия, где вы тут? — раздался за спиной старческий голос, и в комнату, мягко шаркая белыми валенками, вошёл дедушка. В руках у него был кинжал, тот самый, который принёс Владик. — Ну что, Танюша, всё ему показала?

— Что ты, дедушка, разве можно всё!

— А что? Ведь ты у нас экскурсовод хоть куда! Скоро мы тебя в штат зачислим и жалованье тебе положим.

— Ты всё смеёшься, дедушка! — улыбнулась Тата. — Ты лучше скажи, куда мы кинжал пристроим?

— А вот мы его сюда! — сказал дедушка и маленьким ключом отпер стеклянную витрину.

На чёрном бархате лежали наганы, финки, самодельные бомбы. Всё это было старое, ржавое.

Дедушка бережно положил кинжал между наганом и финским ножом, медленно опустил стеклянную крышку и, запирая витрину, сказал:

— Пусть народ видит, каким оружием сражались дружинники в девятьсот пятом году.

Дедушка, Тата и Владик склонились над витриной и долго разглядывали старый кинжал с заржавленной рукояткой, сделанный из стального трёхгранного напильника.

…………

— А панораму ты ему показала? — спросил дедушка.

— Ой, нет ещё!

— Как же! Ведь это ему, пожалуй, больше всего понравится… Пойдём, сынок.

Дедушка подвёл Владика к большому ящику без передней стенки и повернул блестящий выключатель.

Внутренность ящика осветилась. Владик увидел ночное небо, охваченное заревом. Слева — горящий дом с пробитой крышей. Из окон вырываются языки пламени и клубы серого дыма. Справа — занесённые снегом деревья. Вдали виден Горбатый мост и построенная поперёк моста баррикада. На ней чернеют фигуры дружинников.

Владик не мог оторваться от панорамы: всё было как живое.

— Это один художник нам сделал, — сказал дедушка. — Это горит фабрика Шмидта. Она тогда, в пятом, вся как есть дотла сгорела. — Дедушка помолчал. — Ну ладно, хватит, сынок. — Он щёлкнул выключателем, и панорама погасла. — Сразу всего не осмотришь. А время позднее.

Владик опомнился:

— Верно! Мне, знаете, давно домой надо. Я ведь сказал — на полчасика.

Они перешли в жилую часть дома, и Владик стал одеваться.

— Лучше, лучше кутайся! — сказала Тата. — Слышишь, какой ветер!

— Ничего, ерунда!

— Нет, не ерунда. — Она подняла ему воротник. — И уши завяжи, вот так!

Владик простился с дедушкой, с Татой, вышел на улицу и зашагал к дому.

Он торопился: было поздно.

Вдали, над высокими домами, стояло зарево — это сверкали огни на Красной Пресне. А Владик словно ещё видел перед собой охваченные багровым заревом небо над Горбатым мостом, горящую фабрику Шмидта и тёмные фигуры дружинников с наганами и кинжалами в поднятых руках…

Девятнадцатая глава. «Работа В. Ванькова»

Дня через три Петя зашёл к Владику:

— Владька, давай заниматься, а то завтра, наверное, вызовут.

— А что задали? — спросил Владик. Петю к себе в комнату он не пустил, а разговаривал с ним в коридоре.

— Как «что задали»! По истории — мифы. По географии — подземные воды…