Родники рождаются в горах

Целый день ходили мы по выставке от одного павильона к другому. И прежде всего Омардада подходил к пшенице, брал зерна в ладонь, пробовал зубами. Он заставлял меня задавать вопросы тем, кто показывал плоды своего труда. «Какая у них земля? Когда они сеют? Чем молотят?»

Когда мы дошли до уголка нашей республики, Омардада сам начал все объяснять посетителям… Я еле успевала переводить.

…Он пробыл в Москве десять дней. Уезжал очень довольный, увозя множество подарков Халун, Нажабат, Асият, маме. На прощание сказал:

— Если мне суждено еще жить, я приеду снова вместе с Халун, пусть и она посмотрит все эти чудеса.

VI

В словах ты меня называешь порой
Высокой горой, недоступной горой.
Спасибо. Приятна твоя похвала.
Но нет недоступной горы для орла.
И как бы гора ни была высока,
Орел залетел бы за облака.
Гнездо себе свил бы и счастье обрел —
Когда бы он был настоящий орел.

* * *

У меча один закон:

Коль остер, так рубит он.

(Пословица)

Не знаю, что ждет меня впереди, но, если меня сейчас спросят, какие годы были самыми счастливыми в моей жизни, я, не задумываясь, отвечу: пять лет учения в Тимирязевской академии.

Москва! Сколько неизвестного она мне открыла!

Первый курс. Самое простое событие представлялось мне чудом. Мои глаза видели только солнце, цветы, они не замечали ни туч, ни колючек. Сколькими сокровищами в первый же год одарила меня Москва.

Второй курс… Я на все смотрела спокойнее, стремясь во всем разобраться, глубже понять увиденное и услышанное. Меньше удивлялась, старалась быть рассудительнее и умнее.

Третий курс! Третий курс — это путеводная звезда всей моей жизни. В этот год передо мною распахнулись ворота счастья!

И сейчас мое сердце радостно сжимается, когда я вспоминаю последний день мая! Мы всем курсом поехали на выставку. Гурьбою ворвались в троллейбус, расселись по местам, и тогда наш друг, седобородый профессор, улыбнувшись, сказал, посмотрев на нас — девушек и юношей разных национальностей:

— Пусть каждый из вас посчитает до десяти на своем языке! Я хочу сравнить звучание разных языков.

Нам показалась просьба профессора забавной. Сперва посчитала кабардинка, за ней азербайджанец, потом я.

— Цо, киго, лабго, ункго… — начала я.

— Ункго! — повторил профессор, стараясь скопировать звуки. — Еще раз, Патимат, пожалуйста! У меня ничего не получается.

Считать я больше не стала, а произносила самые звучные слова, которые приходили мне на ум. Девушки в общежитии часто просили меня говорить на моем родном языке. Но редко кому удавалось правильно повторить. С непривычки звуки как бы застревали в горле. И профессор тоже удивлялся гортанным звукам аварского языка…

Вдруг ко мне подошел незнакомый черноглазый парень.

— Красиво ты говоришь, горянка! — сказал он по-аварски.

— Ты аварец?

— Да…

Что может быть приятнее встречи вдали от родных мест с человеком, владеющим твоим языком. В первую же минуту человек этот становится близким, как старый друг, как брат.

— Ты что, учишься здесь? — спросил незнакомец.

— Учусь, а ты?

— Я приехал в командировку. Хочу посмотреть выставку.

— Патимат встретила земляка, теперь мы ей не нужны, — услышала я за спиной.

— Какой красавец! — шепотом сказала Клава.

А я как зачарованная смотрела на черную родинку, висящую над веком. «Где, когда я видела эту родинку и эти глаза?»

— Сколько раз я хотел пойти к врачу и срезать эту бородавку, все никак не соберусь, — сказал он, перехватив мой взгляд.

— Я вспоминаю, где я тебя встречала…

— Я тебя никогда не видел, если бы видел — не забыл.

— Нет, мы встречались…

— Нет, Патимат, увиделись мы впервые.

— Откуда же ты знаешь, как меня зовут?

— Девушки так тебя называют, — он улыбнулся, открывая ровные белые зубы.

— Патимат, познакомь меня с ним, — нагнулась ко мне Клава.

Я покраснела и почему-то знакомить не стала.

— Авария-то велика. Откуда ты, Патимат?

Я назвала свой аул.

— Что ты, — он удивился, — я действительно был в этом ауле. Там меня приютил хороший человек, устроил меня в детский дом. Я всем обязан Ахмеду.

— Ахмеду?

— Да. Это был редкий человек. Он погиб, упал с лошади. Мы с братом писали его семье, потом началась война. Ты, случайно, о них ничего не знаешь?

— Все знаю! Перед тобой старшая дочь Ахмеда, — я улыбнулась. — Правда, без куропатки, которую ты для нее поймал.

— Вот какая ты стала, Патимат!

— Теперь и я узнала, что ты Садулаг!

— Видишь, где нам пришлось встретиться!

— А где Хизри?

— Он погиб, Патимат. Подростком сбежал на фронт.

…Казалось, что только ради нас были открыты двери павильонов выставки. Только нам, не скупясь, дарило солнце свои лучи и только нами любовалось безоблачное ясное небо. Люди шли за нами, навстречу нам. Они выражали удивление, восхищение, восторг. Мы никого не замечали, будто искали друг друга всю жизнь и, наконец, нашли.