Родное гнездо

Тетя Катя, жена дяди Миши, рассказывала о жизни в Москве, об общих знакомых и родственниках. Дядя Миша иногда что-нибудь добавлял о выставках и премьерах. В паузе тетя Таня уточнила:

— Как там Нинмихална? К нам собирается?

— Может, на недельку выберется в сентябре.

— А как Марина, — поинтересовалась бабушка, — сдала экзамены?

Кажется, дядя Миша смутился:

— Марина-то у нее теперь… вторая.

На минуту все перестали жевать. Над столом пролетела муха и уселась на цветущий кактус.

— Как… вторая? — не поняла бабушка. — А первая куда же делась?

— Отучилась, прошла распределение и теперь в Томске. Плакала и благодарила, сказала, что за эти годы Нинмихална стала ей как родная.

— Конечно, — поддержала тетя Катя. — Где в Москве найдешь человека, который возьмет к себе жить чужого?

— Так откуда вторая-то? — не сдавалась бабушка.

— Марина когда уехала, — вновь вступила тетя Катя, — Нинмихалне так одиноко стало. Она опять пошла в тот институт. Там приемная комиссия, ну и… История повторяется. Все носятся ошалелые, а одна девушка сидит и плачет. Подошла, разговорила. Как узнала, что тоже Марина, не удержалась, к себе позвала.

— Я уж с ней говорил, — сказал дядя Миша с досадой. — Люди-то всякие бывают. Нинмихална одна, детей нет, муж умер… А она: «Ну и пусть. Живой человек в доме. Пока могу, буду помогать».

— Человек взрослый — сама решит, — подытожила тетя Таня. — Чай будете?

— Чай? — Лицо дяди Миши на миг озарилось улыбкой, но затем он посерьезнел и степенно заявил: — Толя, а ты знаешь, был тут один пеликан… Катя, где у нас…

Торик понял, что его ожидает очередной подвох. Дядя Миша знал тысячи вещей из самых разных областей культуры, науки и техники. Но при этом безумно любил мистификации. Он умел с серьезнейшим видом рассказывать полную чушь про слонов, живущих в метре под землей или про ложку, внезапно стекшую внутрь стакана с горячим чаем (а это оказалось правдой — только ложка нужна специальная, из сплава Вуда). Он наслаждался замешательством собеседника, лишь в конце истории одаряя его доброй улыбкой.

Из сумки достали довольно крупную фигурку розового пеликана, и дядя Миша невозмутимо продолжил:

— Мы выяснили, что пеликаны питаются конфетами. Но иногда съедают не все. Посмотри внимательно: вдруг у него в клюве что-нибудь осталось?

Разумеется, конфета там была. А сколько их нашлось у пеликана в животе! Торик вроде и вырос из таких штучек, но ему было приятно. Дядя Миша думал о нем, когда собирался сюда. Детский розыгрыш… но с того раза пеликан, внезапно являвшийся среди обыденности жизни, стал для Торика символом доброго абсурда.

— Таня, а как там твой Андрей, служит? — начала новую тему тетя Катя.

— Он сейчас в ГДР, еще больше года ему осталось.

Удивленный новым поворотом мысли, Торик поднял взгляд. Спокойный, привычный, ничего не значащий разговор. Они просто разговаривают — учительница, врач, профессор и актриса, а школьник их слушает.

Неспешной беседой они словно подпитывали друг друга. Кругом мягко плескалась синергия, хотя Торик пока не знал, что это называется именно так. Ощущение было очень знакомым, теплым и приятным. Он улыбнулся.

Словно мысленно отвечая ему, оживился дядя Миша. В глазах его сверкнул озорной огонек.

— Сонь, а помнишь, как тебе воздыхатель стихи написал? Где-то году в двадцатом, что ли? Про шумливые берега, помнишь?

— Да ну тебя, скажешь тоже! — смутилась бабушка. — Какой там воздыхатель! Это некий Аверьянов в 1922-м в газету написал.

— Как там начиналось? Не припомню.

Бабушка откинулась на стуле, прикрыла глаза и начала:

Я люблю вас, потемневшие бугры,

Тонким кружевом просевшие снега,

Что чернеют там, на взлобочке горы,

И шумливой Пральи берега…

— Пральи? — встрепенулся Торик. — Так это про наши места?

— Про наши, не сомневайся, — уверил дядя Миша, — потому что дальше четверостишие я как раз помню.

Я люблю смотреть с высокой Гневни в даль,

Где леса чернеют полосой,

Где реки колышется эмаль

И высоко реет коршун надо мной.

— Там еще что-то про церковь и про город.

— Я плохо помню, — пожаловалась бабушка. — Только город… Нет. Ах, вот же:

Ну а город? Ах, красив, красив,

Он весной — как талые снега…

Тут подключился и дядя Миша, и теперь они нараспев читали вместе:

…Как законченный и радостный мотив,

Как шумливой Пральи берега!

Все замолчали. Эхо слов, написанных полвека назад, таяло в воздухе.

Резко зазвонил телефон.

— Алло, — сказала тетя Таня совсем другим — деловым и серьезным — тоном.

Телефон здесь был один на все Подгорье. Линию специально протянули вне очереди в дом единственного в округе сельского врача.

— Хорошо, — согласилась тетя, — минут через тридцать буду у вас. Нет, раньше никак не получится. Укройте простыней, но не перекладывайте. И пока не давайте пить. Ждите.