Родное гнездо

— Ну что, договорились? — Тетя тоже просветлела лицом. — На вот тебе еще занятную штуку — «Книга о языке» Фолсома, но книгу потом вернешь.

Так тетя не только спасла Торика от позора на уроках литературы, но и ненароком подарила новое увлечение: лингвистика его заинтересовала. И это стало первым кирпичиком на дороге перемен, по которой он отправился, все дальше отклоняясь от первоначального пути, заданного родителями.

* * *

Родители писали письма. Отец подробно рассказывал об Ираке, рисовал фломастерами яркие картинки о своей жизни в городе Басре. Самым тяжелым оказался не языковой барьер и даже не арабы с чуждой нам культурой, а невыносимое пекло. С марта по ноябрь температура не опускалась ниже плюс тридцати, на пике лета — плюс пятьдесят, а на солнце — и того больше. Некоторые не выдерживали таких перегрузок: отказывали то сердце, то почки. Но родители держались.

Пока американцы еще не вторглись туда, Ирак представлялся мирной и весьма перспективной развивающейся страной. Советские специалисты, среди которых был папа, строили там «Учебные центры» — городок, где смогут учиться арабские студенты.

Маму тоже охотно взяли в оборот: зубной врач всегда пригодится! Особенно бесплатный — на фоне огромных цен у местных эскулапов. Слухи о хорошем разносятся быстро, и вот уже арабы начали ходить к маме на прием. Изъяснялись в основном жестами. Когда их не хватало, бежали за переводчиком. Тут тоже непросто: советские специалисты по классическому арабскому с трудом понимали месопотамский диалект, на котором говорят в Ираке. Проще оказалось найти местных лингвистов, говорящих по-русски.

Даже папа, которому в плане изучения языков медведь на ухо наступил, потихоньку осваивал месопотамские слова. Маму теперь узнавали торговцы на рынке, и когда измученные жарой родители робко спрашивали:

— Баарит маку? (Воды нет?)

Им с улыбкой отвечали:

— Аку-аку, тхабииба! (Конечно, есть, доктор!)

И протягивали бутылочку охлажденной воды бесплатно.

— Шукран! — пытался поблагодарить папа.

— Щок-кхараанэ, — необидно посмеиваясь, поправляли торговцы.

Папа разводил руками — для него отличие в звучании было столь же неуловимо, как разница между двумя взмахами крыльев бабочки. Впрочем, люди его понимали, а это — самое важное. «Чтобы общаться, язык изучать не надо. Достаточно знать пятьдесят главных слов», — писал папа.

Читая письма, Торик чувствовал, что при всех невероятных трудностях родители радовались. Они впервые вырвались во внешний мир. И там оказалась не только работа. Для них поездка стала и путешествием, открыла им новые возможности. Они увидели совсем другие места и людей, съездили в соседний Кувейт, побывали у болотных арабов. Папа купил себе японский кассетный магнитофон. Немыслимая роскошь! На родине даже катушечные были далеко не у всех. Заграница!

* * *

Читать письма Торику нравилось в другой комнате. Здесь стену украшал «Неравный брак», картина мрачная и безысходная, но созвучная характеру деда. Как и вся комната — мир Жинтеля.

Просторный письменный стол с мраморными письменными приборами целиком занимала черная ткань, покрытая толстым стеклом. На столе, накрытая шляпной коробкой, стояла пишущая машинка деда с клавишами, рычагами и катушками ленты. Жинтель писал книги, а в этом деле приличная машинка — самое главное! К процессу он подходил серьезно: работал с черновиками, потом перепечатывал набело, сам, как мог, рисовал карандашом иллюстрации, сам прошивал и переплетал книги. Писал он в разных жанрах — исторические романы, приключения, фантастику и даже любовные романы. Свои произведения подписывал «Иван Икаров», отражая стремление подняться над обыденностью и суетой. Книги его, около тридцати томов, остались Торику в наследство. Поначалу он принялся жадно листать их, но вскоре понял, что слог деда ему не подходит.

Бабушка разрешала Торику пользоваться пишущей машинкой, и мало-помалу он научился печатать. Но книги писать не стал. Зачем, если вокруг столько нечитанного?

Еще в комнате стояли кровать бабушки Маши и комод, где Торик устроил химическую лабораторию. Здесь витал неистребимый запах одеколона «Сирень», которым заправлялась спиртовка для подогрева его магических пробирок и колб.

Иногда Торик увлеченно ставил какой-нибудь опыт — что-то нагревал, смешивал, выпаривал. Результат мог получаться или не получаться. Но если при этом, мимо пыхтя проходила бабушка Маша весьма далекая от химии, она неизменно старалась его подбодрить и говорила: «Дяла идуть!» Эту простую формулу Торик запомнил на всю жизнь.

* * *

Декабрь 1976 года, Город, ул. Затинная, 11 лет

Часы ползли слишком медленно, не желая покидать насиженную метку «одиннадцать». У окна тихонько бубнил телевизор. Этот Новый год Торик впервые встречал один-одинешенек. Бабушки просыпались очень рано, как привыкли в деревне, зато уже к девяти вечера начинали клевать носом и отчаянно зевать. Вот и сегодня они улеглись спать еще до десяти, и теперь звуки телевизора дополнял храп на два голоса.