Родное. Избранное

Сухие старческие плечи,
Морщин кривые колеи.
«Садитесь, это недалече.
Тут на сто вёрст кругом свои».

И мы поехали,

И плыли
За нами следом
До поры
Густые клубы рыжей пыли,
Как бесконечные миры.

Цвела июньская картошка,

Гудели в клевере шмели,
И товарняк-сороконожка
Полз, еле видимый, вдали.

Кладбища тёмная ограда

Вдруг проплыла передо мной,
Но в этом не было разлада
С наивной прелестью земной.

И долго помнилось мгновенье,

Когда в полуденной тиши
Впервые
Умиротворенье
Коснулось суетной души.

Роща

Вот и птицы певчие оттенькали,
Стало подмораживать к утру.
Невообразимыми оттенками
Полыхает роща на ветру.

С тихим звоном ветви долу клонятся

Вдоль стволов,
Отмытых добела.
Храм пресветлый,
Золотая звонница,
В поднебесье кроны – купола.

Ослепит высокое сияние

Подожжённых холодом дерев —
И душа запросит покаяния,
Запоздалой мудростью прозрев.

То стыдом,

То горечью охвачена,
Заболит, замечется она…
Видно, рано думать, что заплачено
За ошибки прошлые сполна.

«Здесь только вороньё витийствует картаво…»

Здесь только вороньё витийствует картаво,
А я хочу к тебе, в убежище твоё
В полутора часах от городских кварталов,
Где яблони цветут и сушится бельё.

Ещё не пить с утра я не давал зарока,

Но трезвый как стекло, лишь кепка набекрень.
А вот и на столбе знакомая сорока,
Крылечко во дворе и пылкая сирень.

Что будет – поглядим, а прошлого не жалко,

Хотя оно внутри, как взведенный курок.
Сто первый километр —
всё та же коммуналка:
Распахнутая дверь, весёлый матерок.

Иному – тяжкий крест,

а грешнику – отрада,
Я всплеском этих рук заведомо сражён.
Не верю, что ждала, но так наивно рада
Случайная моя и лучшая из жён.

Потом минует день и вскрикнет электричка,

И я тебе шепну: «Любимая, держись!»
Платок твой вдалеке
Погаснет, будто спичка,
А может быть, свеча,
А может быть, и жизнь…

Змея

Тёмный зев разрушенного дота,
Где на камне греется змея,
И настырный запах креозота:
Два луча – стальная колея.

Клевера наивные головки.

Времени застывшая зола.
Улетает вдаль без остановки
Поезда зелёная стрела.

Сталь гудит, натянутая туго,

Как струна от лёгкого смычка,
Но ни удивленья,
Ни испуга
В глубине змеиного зрачка.

Мир вокруг гремит, как дискотека,

И звенит, и стонет колея,
Но боится
Только человека
Молодая мудрая змея.

«Лежу на диване, болею…»

Лежу на диване, болею.
В озябшее вижу окно
Безлюдную к ночи аллею,
Рекламу авто и кино.

Мерцает она, раздражая,

Когда и безделье – не мёд,
И жизнь, как одежка чужая,
У самого ворота жмёт.

«Обычности искус…»