«Родного неба милый свет...»

Говоря о литературной критике, Стародум-Жуковский замечает: «Что прикажете критиковать? Посредственные переводы посредственных романов? Критика и роскошь — дочери богатства, а мы еще не Крезы в литературе!.. Критика самая тонкая ничто без образцов! А много ли имеем образцов великих? Нет, государи мои, сначала дадим свободу раскрыться нашим гениям, потом уже, указывая на красоты их и недостатки, можем сказать читателю и автору: восхищайся, подражай, будь осторожен! В этих трех словах заключена вся сущность критики».

«Вестник Европы» был самым значительным русским журналом. После Карамзина он начал было угасать, но при Жуковском начался новый его расцвет: Жуковский оказался талантливым редактором и многое исполнил из того, что задумал.[80]

В первом номере Жуковский напечатал, кроме «Письма из уезда», свои переводы отрывков из сочинений Коцебу, Гиббона, обозрение политических событий, свое «Изъяснение картинки», приложенной к номеру гравюры с картины итальянского живописца Караффы, и свой перевод стихотворения из драмы Шиллера «Пикколомини». Редактор был и основным автором журнала. Так было и в дальнейших номерах. Жуковский переводил повести Жанлис, Коцебу, Энгеля, Флао, Эджеворт, Шиллера («Ожесточенный»), Морица, статьи с немецкого и французского, сверх того печатал множество редакторских заметок, примечаний, подписей под гравюрами, наконец — собственных произведений в стихах и прозе.

Жуковский трудился с утра до ночи. Но съездить в Остафьево и повидаться с Карамзиным всегда находил время: Карамзин, как опытный журналист, помогал ему советами.

В 1808 году Карамзин в своей «Истории государства Российского» добрался уже до нашествия татаро-монголов. Ранняя история Руси — вот о чем были их беседы на прогулках в Остафьеве, когда они шли к мельнице за деревней, в березовую рощу, в библиотеке большого Остафьевского дома, в особняке Вяземских на Ленивке, в кофейне Григорьева на Моховой. Беседы с Карамзиным разжигали интерес Жуковского к русской старине, которая казалась ему необыкновенно поэтичной. Русские мотивы пронизывают многие произведения Жуковского этого времени. Он любовно, почти слово в слово, перевел с первого издания — 1800 года — «Слово о полку Игореве», сделал русской Бюргерову «Ленору» (у Жуковского в этом переводе появились «грозная рать славян», «терем», «иконы»; ветер у него «буйный», конь — «борзый»), населил русскими былинными богатырями свою «Оперу» — драматические сцены с ариями и романсами «Богатырь Алеша Попович, или Страшные развалины», хотя это произведение и было переводом либретто австрийской оперы «Чертова мельница на венской горе» (текст Генслера, музыка Мюллера); у Жуковского, кроме Алеши Поповича, действуют киевский вельможа Громобой, Добрыня Никитич, Чурило Пленкович, Илья Муромец и другие богатыри, отнесенные им ко временам князя Владимира Красное Солнышко. Сказка Жуковского «Три пояса» начинается так: «В царствование великого князя Владимира, неподалеку от Киева, на берегу быстрого Днепра…» В сцене выбора невест описан дворец Владимира, который «осветился тысячами светильников; палата, назначенная для торжеств, обита была малиновым бархатом; скамейки, на которых надлежало сидеть красавицам, иногородним и киевским, были покрыты шелковыми коврами с золотою бахромою; а для великого князя Владимира и князя Святослава приготовили возвышенное место, на котором стояли два кресла из слоновой кости с золотою насечкою». В повести «Марьина роща», которая имеет подзаголовок «старинное предание», действие также происходит во времена князя Владимира, но не в Киеве, а на берегах рек Москвы и Неглинной, где, на месте будущего московского Кремля, на холме, стоял терем грозного богатыря Рогдая, который отсюда пошел «в знаменитый Киев, к великому князю Владимиру, дабы служить ему вместе с богатырями Ильею, Чурилою и Добрынею».

Напечатанный Жуковским в «Вестнике» перевод «Леноры» Бюргера (у Жуковского — «Людмила») имел такой успех, который можно сравнить только с успехом «Бедной Лизы» Карамзина.[81]

В 1808 году начал Жуковский и другой свой шедевр — балладу «Светлана», переработку той же «Леноры»: получилась вещь, исполненная сказочности, чисто русских красок, которая долгое время считалась образцом народности в поэзии. В начале баллады описаны крещенские гадания крестьянских девушек, — в Мишенском и Белёве Жуковский не раз видел подобные сцены. Любовь к русской деревне видна в каждой строфе «Светланы», первоначальное название которой было «Святки».

ГОТФРИД АВГУСТ БЮРГЕР.

^{Гравюра с оригинала Д. Флорилло.}