Родной очаг

Номера, выведенные на бревнах смолой, не давали Ганке покоя. Взяла тяпку и принялась их соскабливать. Лучше, если никаких знаков не будет. Ведь еще неизвестно, кто их поставил… Хату она построит на две комнаты: в одной будет печь, будут в ней обедать и спать, а другая светлица, лишь для гостей, сами в нее будут заходить лишь в праздники. Окна сделает широкие, чтобы солнце больше заглядывало, ни к чему ей узкие, подслеповатые мигалки. Конечно, лучше было бы не снопами крыть, однако же… однако же на черепицу ей не хватит. А про железо думать — напрасно голову трудить.

Ганка сдирала номера, а тем временем украдкой оглядывала двор. Плетень совсем никудышный — и старый, и непогодой потрепан, а сколько из него лозы повыдергивали, когда нечем было топить. Хорошо бы к новой хате и забор новый, вот если бы из досок? Без забора нельзя — то чужая скотина вскочит, то то, то се, а больше всего нужно постороннего глаза опасаться: мало ли недобрых и лихих, которые будут заглядываться на ее хозяйство?

Пошла в поле. Уже солнце вон куда поднялось, когда стала окучивать картошку. Сели женщины обедать и спрашивают, у кого достала лес, по скольку платила. Рассказывает Ганка, а самой радостно, что об этом уже все село знает. Хотела бы скрыть, как другие скрывают, да нет у нее дара на это.

— Позову мастеров, — говорила Ганка, — они мне лес обработают, а потом уже толока: придут, кто захочет, помогут. И не стану откладывать на тот год, потому что откладывать — ничего не иметь.

— Нет лучших плотников, как в Новой Гребле.

— В Турбове, конечно, еще лучше, но я своих попрошу. Свои — они дома, их легче обойти и договориться легче.

— Гордея Пилявца грех не позвать.

— Без Гордея вода не освятится, — соглашалась Ганка.

— И Макар Шинкаренко…

— А вторым мастером у меня будет Макар.

На следующий день она побывала и у Гордея, и у Макара. Оба согласились прийти, оба советовали, что нужно еще достать, чтобы потом никакой задержки не было, когда соберутся все люди, потрудятся — и готово все. Советовали уже сейчас подвезти глины, чтоб под рукой была. А также — гвозди, скобы, стекло. И оконные рамы стоило бы заранее сделать. Пусть не думает Ганка, что все само собой найдется, само на подворье прибежит.

— Сходи к кузнецу Панасу, он поможет.

— К Панасу не пойду, — отрезала Ганка, вспомнив, как домогалась у Балка, чтоб кузнеца к ней жить послали.

— Тогда к Македону. Он все достать может.

Так просто о Македоне намекнули или что-то прослышали?

А к вечеру подкатила к Ганкиному двору туча пыли, а когда пыль улеглась, увидела она газик с наращенными бортами. Как-то сразу ей этот газик не понравился; почему-то даже подумалось, что приехали те двое, которые бревна ей продали. И правда, из кабины вышли двое, посмотрели не очень уверенно по сторонам, не очень уверенно и калитку открыли. Ганка быстренько заперла двери изнутри — увидят, что никого дома нет, и подадутся назад.

Приезжие вошли во двор — и сразу же к бревнам. Осмотрели их, улыбнулись друг другу, а потом уже к дверям. «Стучите, стучите, — думала Ганка, — шиш я вам открою. Вы меня дымом не выкурите, водою не выльете». Но недолго стучали — скоро зафырчало под окнами: газик въезжал во двор. Тут уж Ганка не могла спокойно терпеть. Выскочила разъяренная, стала перед машиной, словно грудью хотела ее назад вытолкнуть:

— А ну вон отсюда! Что это вы по чужим дворам разъезжаете?

Кричит, а у самой все внутри похолодело. Подошел к ней один — в синем галифе и зеленом кителе. Стал говорить, а кончик его длинного носа аж до верхней губы достает.

— Мы, — говорит, — свое хотим забрать.

— Я у вас не крала! Ты гляди, еще и воровкой меня обзывают!

— Мы не обзываем. У нас украли. Мы привезли столбы, чтоб электричество проводить, а у нас их украли.

— Как же это я могла украсть у вас? Я даже не знаю, откуда вы. На горбе я своем приперла, так, что ли?

— Мы не говорим, что вы украли. Украли другие, а вам продали.

— Ищите других! Ищите воров!

— Мы ищем столбы, а воров пусть милиция ловит.

— Забирайте свои столбы у того, кто у вас украл. А я у вас не крала!

Гомозы уже вышли из хаты, прислушиваются. Ганка и не смотрит на них, но душой чувствует: рады. Пусть бы вас бог покарал за эту радость! И почему это столбы к ней, Ганке, приплыли, а не к Тодосу? Вот тогда бы она посмеялась, да и не так еще!

Подошла Бахурка и сразу:

— Вы посмотрите, ваши ли столбы. Может, и не ваши…

Тот, что в галифе, послушался. Для порядка, видно, послушался. Стал осматривать столбы, нагибался, чуть своей закорючкой их не касался. А потом:

— Наши столбы, даже с номерами. Это вы, — к Ганке уже, — номера соскоблили, чтобы следы замести.

— Ловите воров, — Ганка ему на это, а внутри оборвалось что-то и заболело так, что хоть губы кусай, — а только я вас впервые вижу и ничего у вас не крала.

— Конечно, не воровала, — подпевает Бахурка.

Видно, поняли они, что силой здесь ничего не добьются, — уехали. Гомозы еще немного постояли во дворе — и как слизало их. Ганка заперла ворота, а потом, найдя дубинку, крепко сжала ее обеими руками.