Родные гнездовья

Юлий Михайлович Шокальский, с которым вот уже пятый год возглавляли они отделение географии физической и географии математической в старейшем научном обществе России, рассказал ему, что после совещания членов ученого комитета они — Шокальский, Голицын, Воейков, не сговариваясь, направились в кабинет графа Игнатьева, возглавлявшего Главное управление земледелия в отсутствие Кривошеина.

— Граф, — решительно заявил Шокальский, — вы обязаны что-то предпринять!

— Что я могу сделать в создавшейся ситуации: деньги на исследование переведены на губернатора и им уже направлены на колонизацию Новой Земли. Оттуда, когда эти острова готовы вот-вот уплыть из собственности России, вернуть их невозможно. — Видно было, что и сам Игнатьев расстроен таким неожиданно печальным концом Северо-Печорской экспедиции.

— Это так, — подтвердил князь Голицын. — Но вы, граф, что-то сделать обязаны потому, что Журавский, открывая сеть опытных станций, действовал согласно плану, утвержденному и вами и мной...

— Журавский привез ценнейшие сведения по метеонаблюдениям и заложил программу по метеорологии Печорского края, — дополнил профессор Воейков.

— Что вы, господа, предлагаете? — спросил их Игнатьев.

— Провести Журавского по главному управлению и как-то поддержать опорные пункты до официального открытия печорской сельскохозяйственной станции, — подсказал Голицын.

— Предлагаете провести Журавского по управлению... — задумался граф. — Хорошо, попробую... Борис Борисович, — обратился он к Голицыну, — обоснуйте это с Винером посерьезнее на бумаге. Что у нас можно будет ему предложить? Кем он согласен служить?

— Служить он у нас, граф, не будет... Надо его провести на этот, тысяча девятьсот десятый, год старшим специалистом ученого комитета и дать возможность заниматься Печорским краем, — изложил суть просьбы ученых Голицын.

— Пожалуй, князь, я найду такую возможность... Но вы сами хорошо знаете, что в этой должности его могут утвердить только при наличии неоспоримых заслуг перед сельскохозяйственной наукой и принадлежности к дворянскому сословию, ибо надлежащей выслуги лет, необходимой для занятия столь высокого положения, Журавский не имеет. Вы это знаете, господа.

— Ну, слава богу, это все у него есть, — облегченно вздохнул Шокальский. — Не выслуга, а заслуги...

— Князь, — обратился Игнатьев к Голицыну, — готовьте на Журавского документы... А вот с финансированием открытых им опорных пунктов помочь ничем не смогу, ибо финансирование экспедиции шло по Переселенческому управлению, — развел руками Игнатьев.

— На том мы и расстались, уверенные в успехе дела, — рассказывал Юлий Михайлович Риппасу о результатах визита в главное управление. — Но сегодня заехал ко мне князь Голицын и подал вот эти бумаги, — протянул он копии.

Чем дальше читал копии Платон Борисович, тем больше удивлялся.

Папку, чтобы кто-то случайно не наткнулся на эти зловещие копии, он принес домой, где почти в полубреду лежал Андрей, изнуренный борьбой, простывший в своей студенческой тужурке.

«Беда в одиночку не ходит: бросила его и детей жена, лишили любимого дела, поставив на грань катастрофы... потом болезнь... а теперь еще это», — мучительно искал выход Платон Борисович, убирая папку в стол. Потом он подошел к Андрею и положил ладонь на горячий лоб.

— Ты, Андрей, полежи, успокойся, все образуется... а я схожу к Юлию Михайловичу. Он обещался побывать у Семенова-Тян-Шанского... — Риппас стоял над больным растерянный, угнетенный, непохожий на себя.

Когда Платон Борисович ушел, тихонько прикрыв за собой дверь, Андрей встал и выдвинул ящик стола, куда убрал папку Риппас, по обеспокоенному поведению которого Андрей понял: в папке таится что-то важное для него. Так оно и было: «...воспитанник Андрей, усыновленный указом Правительствующего Сената от 14 января 1890 года генерал-майором Владимиром Ивановичем Журавским с правом ношения фамилии и отчества по имени усыновителя, но без права наследования имущества и дворянства», — читал он первый лист в папке. «Что за воспитанник Андрей был у моего отца? — не мог понять смысла прочитанного Журавский. — При чем тут имущество и дворянство?»

«Свидетельство, — начал машинально читать он следующий лист. — Выдано генерал-майору В. И. Журавскому Елизаветградским приютом, что усыновленный им мальчик был найден на крыльце приюта 22‑го сентября 1882 года в возрасте двух-трех недель без признаков святого крещения; имя и родители ребенка не известны...»

«Так вот что таил от меня дядя Миша... Я — не Журавский, а подкидыш, подзаборник! — билась обида в воспаленном мозгу. — Вот с чем пошел Платон Борисович к Шокальскому...»

Услышав глухой стук, в кабинет вбежала жена Риппаса: на рассыпанных бумагах Журавский лежал без сознания...

— Кто ж выдержит такое! — бессильно заплакала пожилая женщина, опустившись на колени перед Андреем.

* * *