импровизировал Никифор, спрыгивая с нарт погреться бе́гом. Прыгин не раз пробовал бежать рядом с шестидесятилетним ижемцем, но, одетый в огромный меховой совик поверх меховой же малицы, путался, задыхался, падал. Никифор смеялся, останавливал оленей:
Три месяца тому назад Никифор явился к Журавскому и сказал, что теперь он разведал тайные пути «самоедского царя», узнал, почему его, старого Ель-Микиша, постигла неудача в прошлую зиму, когда он караулил Тафтина в усинских поселках — после того как тот разграбил хлебные магазины и отравил ни в чем не повинных кочевников. Тафтин тогда ни в Колве, ни в Болбане не показывался.
— Мезень — Пустозерск — Обдорск — Таймыр — его путь, — рассказывал Ель-Микиш, основательно расспросивший земляков. — Однако кодит, ясак большой-большой возит. Пиль-Рысь его нет, другой коин кодит самоедский сар, толмач кодит.
— А где Пиль-Рысь? — притворно удивился Андрей.
— Посля скажем. Счас дело говори.
— Дело все то же, — вздохнул Журавский, — любыми путями, но «царскую грамоту», Никифор, добыть надо. Царский портрет, может быть, выкрасть надо — без них нам не обезвредить волка! Поедешь? Достанешь? Однако не неволю, ибо ехать, по твоим рассказам, придется далеко.
— Што спросишь? Здесь Ель-Микиш — пустой слова спрос. Толька пустой тундра Никипор не кодит — дела надо. Думай, Андрей-Володь, дела. Помощник дай. Дело секрет будем держать.
Действительно, после долгого перерыва Никифору по следам Тафтина ездить было нельзя — это вспугнет, насторожит чиновника. Нужна была веская причина появления проводника Журавского около Тафтина. Решено было снарядить этнографическую экспедицию по заявке Архангельского музея, благо заведующий Молодцов ежегодно досаждал Журавскому просьбами. Срочно были заказаны деньги. В заказе сообщили, что «наконец-то знаменитый собиратель самоедских коллекций Хозяинов Никифор Еливферович дал согласие выехать в тундру. Официальным представителем станции выедет в тундру Прыгин Николай Евгеньевич, знакомый с музейной работой».
Деньги Молодцов прислал телеграфом. Сборы были быстрыми. Прощальным традиционным вечером, когда все работники станции собрались за семейным самоваром, Андрей напомнил Никифору:
— Куда исчез Пиль-Рысь, Никифор? Расскажи-ка нам. Все просят: Ольга, Наташа, тетя Устя...
— Сказать можна, — довольно, хитровато щурился старик на женщин. — Слушай, ласковый сердце Андрей-Оль, — назвал он Ольгу по-ижемски, отчего та зардела, смешалась, а старик будто и не заметил. — Слушай, красавиц Маташ, слушай скусный стряпук Устя — се слушай, как Пиль-Рысь богатырь Уса себе тащил. Давно-давно был. Пиль-Рысь самоед, как коин — волкам, стрихнин давал... Пиль-Рысь тунтра кружил, Ель-Микиш след кружил. Долга-долга так кодил... Пиль-Рысь пить-есть котел, Болбан кодил. Ель-Микиш след кодил, сказать не велел. Пиль-Рысь огненный вода пил, девка малый красивый таскал, олешка бежал...
— Понимаете? — шепнул Андрей.
— Понимаем, понимаем, — закивали женщины, Прыгин, Соловьев, Нечаев. — Продолжайте, дедушка Никифор...
— Ель-Микиш веселый стал, нарта скакал — коп-коп! — олешка кричал.
— Почему вы веселый стали — ведь девушку мерзавец украл?! — не выдержала Наташа.
— Слушайте, слушайте, — попросил Андрей, — все прояснится.
— Пиль-Рысь девка мчит, Никипор след бежит... Час бежит, два бежит, три бежит... Близка Пиль-Рысь, рядом Пиль-Рысь, моя рысиный глаза смотрит Пиль-Рысь... Пиль-Рысь дикий кошка прыгал, мой лучший олешка сердце ножом колол... «Ка-ка-ка», — смеял, свой нарта прыгал, девка обнял, бежал... Лед трескал... Полыня сделал... Олешка полыня плывет, нарт плывет... Пиль-Рысь девка плывет, «Ка-ка-ка!» — смеет.
— Утонули?! И олени, и девушка?!
— Нет маленько: Уса руку выставлял... Пиль-Рысь кватал, глыбко тащил... Олешка, девка берег кидал... Девка моя Болбан вез, — закончил рассказ старик.
Все были в недоумении: как же в полынье не утонула девушка, когда ее крепко держал в объятиях Пиль-Рысь?
— Безгрешный девка — пошто тонет? — пояснил Никифор, удивляясь их недоумению.
— Винтовка, та, моя, маленькая, с тобой была, Никифор? — спросил Андрей.
— Се собой, сегда собой, — не чувствуя подвоха в вопросе, добродушно ответил старик.
— Понятно, всем понятно, — широко заулыбался Прыгин.
— Поясню еще одну деталь, — мягко, необидчиво для проводника улыбнулся и Журавский. — Никифор обрадовался воровству Пиль-Рыся только по одной причине: в этих краях зло смертью наказывается воочию, на месте преступления, с неопровержимыми уликами. Таков неписаный закон на Печоре — знай, за что убит! Но зло обязательно накажут смертью. Жестоко, но справедливо, назидательно. Одно только прощается: женитьба умыканием. Берегитесь, девушки!..