Родные гнездовья

В колонке «Надо иметь» появились только заголовки пунктов: «Геологический отряд — оборудование? снаряжение? состав?» «Сельскохозяйственный опорный пункт: Усть-Цильма — есть. Кожва — нет, Ижма — нет, Куя — нет» — так по всем шести отрядам, силами которых Журавский намечал охватить исследованиями огромный Печорский край. Вкрались в душу сомнения, а за ними и отчаяние: смогу ли, по силам ли? ...Даст ли Сосновский возможность исследовать? Может, пока не поздно, встать, пойти к премьер-министру и отказаться от формирования экспедиции... А что потом? Что? Вечное бичевание трусости, собственного предательства! Нет и нет!

Журавский резко, решительно склонился к листу, и колонка «Есть» стала полниться четкими, убористыми строками. «Основной состав экспедиции: Артемий Соловьев, Николай Прыгин, Семен Калмыков, Никифор Хозяинов...

В Петербурге, — написал и подчеркнул Журавский, — Дмитрий Руднев, Андрей Григорьев, Михаил Шпарберг, Нестор Кулик, Михаил Кругловский — все они специалисты с высшим образованием, побывавшие на Севере».

«Это же огромная сила, которую я должен собрать в единый отряд и нацелить на Печорский край!» — думал с волнением Андрей, загоняя вглубь вкравшееся на миг сомнение.

Журавский встал, сунул исписанный лист в потертый портфель и решительно зашагал из зала заседаний в кабинет дежурного.

— Разрешите воспользоваться телефонным аппаратом, — попросил он вставшего навстречу дежурного адъютанта.

Получив разрешение, Андрей позвал к телефону Руднева, работавшего после окончания университета картографом в военном ведомстве.

— Слушай, Дмитрий Дмитриевич, — заговорил Андрей деловым тоном, — звоню я из канцелярии премьера. Смета подписана. Нужен штат специалистов человек сорок. Тебя я записываю помощником начальника экспедиции, чтобы доложить о том в управлении Глинки. Согласен? Спасибо, Дим-Дим, — сбился с делового тона счастливый Журавский. — Приходи вечером к Григорьевым — расскажу все подробности, наметим план сборов.

Андрей, окрыленный небывалым успехом, положил трубку на рычаг аппарата и направился к двери, но был остановлен дежурным:

— Господин Журавский, я уполномочен уведомить вас, что всемилостливейшим повелением Его величество назначили вам аудиенцию на двадцатое января. С вами может быть один из привезенных в столицу кочевников.

— Их же двое? — спросил машинально Журавский, еще не осознав всю важность сообщения вылощенного дежурного адъютанта.

— Мне было поручено сообщить слышанное. Его императорским величеством вы будете приняты по настоятельной просьбе генерала Семенова-Тян-Шанского. Честь имею, — поклонился адъютант.

Поблагодарив дежурного, Андрей заспешил в гардероб, думая: «Доброта и мудрость Петра Петровича открыли мне самые заветные двери. Открыли не для карьеры, но для служения народу...»

* * *

Царь Николай Второй принял исследователя Печорского края Андрея Журавского с самоедом Ефимом Манзадеем 12 января 1909 года в Царскосельском дворце.

Прием был помпезным, по-монарши милостивым и любезным, с принятием в дар расшитой меховой самоедской одежды, с позированием перед фотоаппаратом, с припаданием «дикаря» к монаршим стопам при вручении свитка с нижайшими просьбами самоедов и заверением царя позаботиться о младших детях своих... и только.

Так и не дождавшись монарших милостей, самоеды продолжали вымирать. Ничего, кроме горького осадка от несбывшихся надежд, не осталось у Андрея от царской аудиенции. Осенью того же года в работе о биогеографических границах русского Приполярья он написал: «Мы лишили полярных «инородцев» их угодий, их прав; мы допускаем целые стаи чиновников, купцов грабить и порабощать их, не дав им защиты суда и законов; мы лишаем их возможности жить. Глухими к ужасному бедствию инородцев остаются Правительство и Государь... Они вымирают. Этот зловещий, ужасный результат нашей внутренней политики на полярных окраинах мы объясняем антропологически — эволюционным вымиранием дикарей».

Книгу, изданную в Архангельске, губернатор Сосновский послал своему другу, генерал-адъютанту Дедюлину, с просьбой «подсунуть под монарши очи» и с мелким злорадством ждал грома над головой «зарвавшегося фантазера».

Дедюлин исполнил просьбу камергера и напомнил царю, что неслыханная дерзость позволена господином Журавским даже после того, как были оказаны ему знаки монаршего внимания. Николай, вспомнив необычайных визитеров, удивил своего давнего адъютанта, повелев ему послать благодарственное письмо «бескорыстному исследователю российских окраин, кои большая редкость в государстве русском» с приложением собственной царской руки.

* * *