Родные гнездовья

— Действительно странный человек, — пожал плечами Андрей. — В архивах Петербурга, Арсений Федорович, пылятся несколько серьезных проектов канала между Камой и Печорой. Первый проект составил контр-адмирал Рибас еще в тысяча семьсот восемьдесят девятом году, через сто лет провел изыскания генерал-майор Паренц. Интересный проект представил крестьянин Суслов и даже получил субсидию на расчистку водных путей, но его подсек Сибиряков со своим трактом.

— Смотри ты! — удивился Нечаев, — Володя Русанов, поди, не знал о них, иначе зачем бы с пустыми руками пошел на волок промеж речек Волосницы и Березовой?

— Вероятно...

— Хватит вам серьезничать, — перебила Андрея Вера. — Скоро, Анри, у нас росстани, а ты ни слова со мной, — надула она губки.

— Прости, Вера, — мягко улыбнулся Андрей.

«Слов нет: красивые и хваткие у Алексея Ивановича девки, — подумал казначей, — но не в ней твое, Андрюша, счастье — уж больно разные вы, а понять этого не хотите».

— Арсений Федорович, — вновь повернулся к нему Андрей, — профессор Павлов и его ученик Александр Черных не были этим летом тут?

— Не было слышно. А что? — заинтересовался казначей.

— Прошлой осенью мы с ними плыли на пароходе до Архангельска, а потом ехали в одном купе поезда до Москвы. Вот и Вера помнит обаятельного профессора Алексея Петровича и Александра Черных из Московского университета, — призвал в свидетели явно скучающую Веру Журавский.

— Помню, — вздернула носик печорянка, — что Алек-Алек был более внимателен ко мне.

— Какой «Алек-Алек»? — не понял казначей.

— Так они с вашей Кирой прозвали Александра Александровича Черных, ухаживавшего за ними обеими, — пояснил с улыбкой Андрей. — Но я о другом: намечается интересный спор между московской и петербургской школами геологов. Профессор Павлов весь западный прогиб Северного Урала относит к соленосной провинции, где, по его утверждению, не может быть залежей каменных углей. Александр Черных горячо поддерживает своего учителя. Он родом из Соликамска. Его дед и отец — управляющие солеваренных заводов — занимались горным делом очень серьезно, имеют свои труды по соленосности Камы и Вычегды.

— Смотри-ка ты: стало быть, Александр Черных рудознатец в третьем колене!

— Да, Арсений Федорович. Способный, интересный он человек. Но, смею полагать, и он, и его учитель в такой категоричности, что в соленосной провинции не может быть промышленных залежей каменных углей, будут неправы. Прав будет Федосий Николаевич Чернышев, возглавляющий столичную школу геологов. Я везу ему подтверждение...

Вера, воспользовавшись тем, что утомленные к полудню лошади перешли с рыси на шаг, легко выпорхнула из плетенки и обиженно пошла по хрусткому беломошнику в сторону. Андрей, извинительно глянув на Арсения Федоровича, оборвал себя на полуслове и выпрыгнул вслед за ней, тихо окликнув:

— Вера, обожди.

— Версты через две Усица, на обед встанем, Андрей Владимирович, — громко сказал казначей. — Погуляйте...

...Андрей и Вера шли по бордово-зеленому брусничнику, до того густому и спелому, что, как ни осторожно норовили ступать они, сапоги и ботинки их были красны от сока. Они давно помирились. Вера склонялась, одним потягом ладони вверх набирала полную горсть крупных ягод, останавливалась и призывно тянула руку к губам Андрея. Он склонял обнаженную голову, брал ее мягкую ладонь, сложенную ковшичком, в свои затверделые руки, и губами набирал в рот ягод, раздувая крылья тонкого носа от волнующего молочного запаха. С затаенным дыханием Вера ждала, когда он, разжевав и проглотив ягоды, поцелует ей запястье, потом поднимет голову, нежно привлечет к себе и поцелует губы.

— Андрей, мой Андрей, — шептала Вера и гладила его густые, вьющиеся волосы. — Находка ты моя нежданная...

Они шли дальше. Золотились в осенних мягких лучах солнца стволы редких высоких сосен. Брусничник сбегал в распадок, на другой стороне которого показалась станционная изба. За ней алели пожухлые лиственницы. Подсиненный воздух был до того чист и прозрачен, что, казалось, не будь впереди Тимана — виден был бы Архангельск.

Глава 5 ВЕЧНЫЙ ЗОВ

Как ни спешил Журавский в Петербург, к началу занятий в университете он опоздал, и пришлось писать длинную объяснительную записку на имя ректора. Рассказывая о печорских злоключениях, Андрей с возмущением упомянул об аресте, и напрасно — в Усть-Цильму пошел запрос, попавший в руки пристава Крыкова. Пристав, вспомнив об уговоре с Тафтиным, сообщил: «...был замечен в подстрекательстве инородцев к беспорядкам».