Родные гнездовья

— Слушайте меня внимательно, — обратился Журавский ко всем обступившим нарты участникам экспедиции. — Прыгин, Эрлихман, Мжачих и братья Манзадеи, — показал Андрей рукой на двух колвинских ребят Ефима и Федора — сыновей старосты, — немедленно отплываете в Усть-Цильму. Разбор коллекций закончите там и отошлете их Чернышеву. Все гербарии адресуйте на Невский проспект в бюро прикладной ботаники Сельскохозяйственного музея. Поплывете на двух лодках, а третью оставите здесь, заплатив за нее их отцу, — кивнул Журавский на братьев. — Знайте, други мои, сибирская язва небезопасна и для людей...

— Андрей, — подался к Журавскому высокий, похудевший Прыгин, — настоятельно прошу тебя вернуться с нами.

— Разговоры о том излишни, — отрезал Андрей. — Разгружайте лодчонку в баркас! Отплывайте немедленно. Без нужды не выходите на берег. Семен, вытяни лодку.

— Пошто лодчонка-то? — удивился Семен. — Грузу и так много, да и реки скоро встанут.

— Мы после их отплытия будем стоять еще три дня.

— Пошто? — не понимал Семен.

— После заражения сибирской язвой, ее бациллами, занесенными в тело укусами насекомых, олень... и человек самое многое живут семь дней. А бациллы, попавшие из трупов в почву, живут до двадцати лет. Если через три дня эти олени будут живы, то до следующего лета им, а следовательно, и всему вашему стаду, Семен, бояться нечего. Но если погибнут, то без лодки и нам отсюда не выбраться...

— Я пойду с вами, — решительно заявил Мжачих. — Делайте со мной что хотите, но я пойду с вами — иначе возненавижу себя!

— Нет, Михаил, — поднялся с нарт Андрей. — Вы отправитесь все вниз по Усе. Поступок одного недисциплинированного ссыльного лишит станцию всего штата — останемся мы с Никифором и с Соловьевым... Никифора в этом случае я не неволю, — взглянул Андрей на проводника, — ибо опасность путешествия удесятеряется...

— Два нога разный сторона не бегут, — буркнул Никифор и пошел выпрягать оленей.

* * *

В ту раннюю, воющую метельными, людскими и звериными голосами зиму страшного 1906 года Журавский с Никифором, догнав стадо Семена Кожевина на обских пастбищах, сменив упряжных быков и наняв двух остяков в ясовеи[16], отправились на полуостров Ямал к первому, самому главному, священному месту самоедов — Яумал хе, куда язычники скрыли от неистового Вениамина свои божества.

До первых жестоких морозов Андрей успел побывать у священного места Яумал хе и собрать редкостную коллекцию деревянных божков-болванов, шаманских бубнов и одеяний, детских игрушек и меховых мешочков и мешков — патко, в которых хранят кочевницы все, начиная с иголок и кончая громоздкой одеждой. Собрал Андрей и несколько комплектов женской одежды разных народностей, богато украшенной орнаментовкой. Грузовые нарты полнились быстро: кочевники, почувствовав справедливый обмен на очень нужные им орудия охоты, не жалели древних божков и бубнов, охотно рассказывали предания и легенды, старательно записываемые любопытным путешественником. В легендах места событий почти всегда указывались точно: «Было это на реке Нерута, около сестры ее Хадаты...» «Нерута» — ивняковая, «Хадата» — еловая, много речек и озер назывались Лиственничными.

— Где текли эти реки? — спрашивал Журавский.

— Зачем текли? — удивлялись рассказчики. — Они и сейчас текут по Ямалу и землям Хатанги и Таймыра.

До никольских морозов Журавский решил побывать и на Таймыре. У Андрея была карта профессора Казанского университета, астронома Ковальского, работавшего здесь в составе трехлетней экспедиции Гофмана, на которую профессор нанес множество рек, озер и редкие поселения с их точными географическими координатами. На карту были нанесены ломаная линия берегов Ледовитого океана и четкая ровная линия Полярного круга.

...Двигаясь от стойбища к стойбищу, пополняя коллекцию и записную книжку, Андрей вышел к истокам реки Верхняя Таймыра, а по льду ее спустился и на легендарное озеро, давшее название всей таймырской земле. Журавского поразило не само огромное озеро, а лиственничные леса, росшие по его южным берегам.

«Озеро, судя по карте, — удивлялся Андрей, — находится за Полярным кругом на полтысячи верст к Ледовитому океану, до берегов которого осталось около двухсот верст, а кругом лиственничные леса!»

Остяки в стойбищах на берегах Таймыра объясняли:

— Лес хранит богатырь Бырранга, легший могучим хребтом по всей земле Таймыра.

Журавский на легких оленьих упряжках съездил с остяками по льду Нижней Таймыры и за хребет Бырранги — действительно, там росли только карликовые березки и мелкий кустарник.

«Любопытно, интересно, — гадал Журавский, — но труднообъяснимо: почему на Таймыре леса перешагнули за северную границу, отведенную им учеными, на пятьсот верст? Почему лиственница оказалась самым морозостойким деревом? В чем кроется просчет ученых?»

— Три тысячи верст от озера Таймыр до Обдорска, — объявил он Никифору и проводникам, — пойдем по кромке лесов, нанося их северную границу на карту.