Читаем Родные гнёзда полностью

Такой же страх и смятение они возбуждали и в животном населении горных лесов, которые спускались к самому забору нашего дома. Вечером запертые в своём сарайчике медвежата возились друг с другом, причём игра часто переходила в драку, сопровождаемую рёвом и рыком. Эти звуки, нёсшиеся из тьмы ночи, буквально сводили с ума лесное население, которое поднимало со своей стороны многоголосый крик и рёв. Первыми начинали какофонить шакалы, как элемент наиболее нервный, и дольше других не могли успокоиться. К ним присоединялись другие крики и подвывания. В соседних с нами дачах начинали волноваться и стучать в своих стойлах лошади и коровы, в тоске выть собаки.

Подрастая, Кшись и Марыня стали понемножку шкодить, сначала довольно невинно, а затем всё серьёзнее. Началось с того, что однажды я застал Кшися за, казалось бы, совершенно невинным занятием — пересыпаньем лапой песка на заднем дворе. По виноватой морде и хитрым маленьким глазкам я сразу понял, что он учинил какую-то шкоду, на что явно указывало взволнованное куриное население двора, метавшееся во все стороны. Спрятавшись за угол, я стал наблюдать, и увидел любопытную картину.

Медвежонок не раз видел, как Григор кормит кур, и теперь подражал ему, посыпая песок на землю, чем обманывал цыплят, сбегавшихся к нему, полагая, что им сыпят корм. Как только какой-нибудь из цыплят подбегал к Кшисю, тот его хлопал лапой и укладывал на месте, после чего прятал ещё дрыгавших ногами покойников в свой сарайчик, где я нашёл три ещё тёплые жертвы. Так как медведи кур не ели, то это было чистое озорство, за которое медвежонок получил основательную трёпку.

Второй проказой было то, что однажды медвежата отправились на базар одни, без Григор,а и учинили там форменный разгром, подавив корзины с яйцами, разлив молоко и разграбив корзинку с абрикосами. На все попытки баб-торговок прекратить безобразие медведи грознее рычали и замахивались лапой, вооружённой пятью серьёзными крючками. Домой их доставил со скандалом городской стражник в сопровождении целой толпы кричащих и хохочущих баб.

Скоро была обнаружена новая шкода, за которую мне пришлось опять платиться карманом. Кшись и Марыня очень любили молоко и забавно его пили из бутылки, придерживая её обеими лапами. Заметив, что баба-молочница разносит бутылки по дачам, они повадились идти вслед за ней и затем воровали молоко с окон и балконов, пока хозяева дач ещё спали. Дачники долго не могли понять, кто выпивал их молоко, пока медвежата не попались с поличным. Отнимая один у другого бутылку, они уронили её и разбили, разбудив хозяина дачи, который и накрыл моих прохвостов на месте. К осени, когда Кшись и Марыня выросли с хорошего телёнка, их проделки стали принимать более серьёзный характер. К этому времени на Черноморье поспевают, как и везде, фрукты и ягоды, до которых медведи большие охотники. Особенно они любили шелковицу, которая в изобили растёт в горах, но как на грех в самом Геленджике её было всего несколько деревьев, из которых самое большое росло перед особняком, который в эту пору занимала контрразведка, самое непопулярное учреждение Добровольческой армии. Дом этот был огорожен сплошным забором, в него был единственный вход, перед которым как раз росло упомянутое дерево шелковицы. Сюда-то и повадились ходить есть ягоды мои медведи, причём один из них по очереди взбирался на дерево и тряс его, в то время как другой собирал ягоду и жрал внизу.

Однажды утром ко мне прибежал взволнованный солдат и доложил, что начальник контрразведки спешно просит освободить весь состав подчинённого ему учреждения от медвежьей осады. Оказалось, что Марыня, объевшись шелковицей, развалилась поперёк входа и совершенно блокировала дверь. Все попытки разведчиков выйти на улицу она принимала за личное оскорбление, поднимала шерсть дыбом и всем своим видом показывала, что шутить не намерена. Струсившее начальство выслало через заднее окно вестового, который перелез через забор, чтобы вызвать меня и прекратить осаду, над которой уже хохотала собравшаяся перед домом толпа обывателей.

Надо сказать, что поначалу медвежата слушались простого хлыста, но этого отеческого внушения скоро стало недостаточно, и постепенно для медвежьего укрощения приходилось применять вcё более серьёзные средства. Довольно долго для этого служил винтовочный шомпол.

Постепенно стал портиться и характер медведей. Ранее добродушные и весёлые, они стали часто злиться и жестоко драться между собой. Драки всегда происходили в сопровождении свирепого рёва и клочьев шерсти, летевших вокруг. Сцепившись друг с другом, Кшись и Марыня осенью представляли собой внушительный и грозный клубок, всё вокруг крушивший и ломавший своей тяжестью. Однажды, когда медвежата подрались на лестнице курятника, она с громом и треском обломалась, лишив Григора всякого сообщения с курами. Обыкновенно лучшим средством разнять драку служило ведро холодной воды, но на этот раз обозлённый повар пустил в ход палку от метлы, которая сразу навела порядок.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное