Читаем Родные и знакомые полностью

Родные и знакомые

Ахмади попытался мысленно проследить родословную пропавшего двухлетка. Происходит он от буланого жеребца с белыми бабками. Тоже в своё время неплохой был скакун. Когда состарился, его откормили и закололи. А от какого жеребца он произошёл? Нет, Ахмади этого не помнит. В человеческой родословной разобраться проще. Своих предков Ахмади знает до седьмого колена. Отец его — Сальман, деда звали Гильманом, прадеда — Вильданом, прапрадеда — Ногманом, дальше идут Байегет и Ишкул. Как звали Ишкулова отца — уже неведомо. Шестерых Ахмади знает не только поимённо, но где и чем они занимались, каким владели состоянием. Ногман, например, получил звание хорунжего, имел трех жён. У Гильмана насчитывалось до тысячи бортей. У Ишкула было много скота, зимой он жил в горах на хуторе, и то место до сир пор называют Ишкуловым хутором.

Ахмади знает и дедов-прадедов многих других жителей Ташбаткана. А вот куда уходят корни родового древа буланого? Лучше б — не к Аласабыру. Чтоб меньше было сожалений. Чего нет — о том и сожалений нет. «Но с другой стороны, — думает Ахмади, — всё ж узнать бы происхождение жеребца с белыми бабками. Может, след поведёт в Талгашлы. Кто знает…»

По житейской надобности Ахмади заглянул к Самигулле. Тот у себя во дворе возился с телегой. Ахмади, как водится, отдал салям, справился о здоровье.

— Всё ли у тебя благополучно, Самигулла-кусты? Что вершим?

— Да дел больших не вершим. Как говорится, заслонившись от ветра лубками, затыкаю дыры в хозяйстве. Бедняк и заплатке рад.

— Телегу налаживаешь?

— Вот подушку переднюю и дрожину сменил.

— Ладно получилось.

— Надо бы колёса оковать, да шин нету.

— Может, у Демьяна в Сосновке есть?

— Спрашивал. Нету, говорит.

Самигулла приподнял оглобли, сравнил — одинаковы ли по длине. Окликнул хлопотавшую на летней кухне жену:

— Эй, самовар приготовь!

— Готов уже, — отозвалась Салиха и, отворачивая лицо от выдуваемой ветром золы, пронесла самовар в дом.

Самигулла врубил топор в чурбак у дровяницы, пригласил:

— Айда, Ахмади-агай, пару чашек чаю выпьем.

Ахмади приличия ради заартачился:

— Да нет, недосуг. Я по делу. Одолжи-ка, Самигулла-кусты, точильный круг.

— Точило никуда не денется, возьмёшь. Айда, зайдём…

Ахмади более не заставлял себя упрашивать. Войдя в дом, он продолжал разговор о точиле:

— Мальчишки придумали катать мой круг с горки вместо колёса, да и раскололи, окаянные…

Гостя усадили на нары, Салиха разлила чай.

— Видать, Ахмади-агай, худо о нас думаешь, — сказал Самигулла. — Приди чуть пораньше — поспел бы к шурпе [46]. Пригласить тебя по-соседски в гости никак не соберёмся. Надо бы, да нехватки мешают. Как говорится, мясо есть, так нет муки, мука появилась — мясо кончилось. Всё что-нибудь неладно. Эх, жизнь!..

— А сегодня живность, что ли, какую заколол?

— Не сам. Сват Вагап толику мяса дал. С кодасой [47], говорит, шурпы похлебайте.

— Стало быть, он заколол.

— Тоже не своё. У проезжих авзянских мужиков волк жеребёнка погрыз. Чтоб зря не пропал, Вагап его прирезал. Шкуру хозяевам отдал, а мясо ему оставили за два батмана дёгтю. Урысы же сами не едят конину.

— Вон оно как!.. — неопределённо сказал Ахмади и мельком оглядел горницу, принюхался: в доме в самом деле пахло варёной кониной.

— Ну, айда, хоть чайку попьём, утолим жажду, — предложил Самигулла.

Гость налил чаю из чашки в блюдечко, стал прихлёбывать. Самигулла сменил тему разговора:

— Наверно, Ахмади-агай, и нынче, как всегда, промыслы дадут нам кое-какой доход?

— Скоро должны подъехать денежные люди.

— Хорошо бы! Миру вышло бы облегчение… А ты угощайся, угощайся, Ахмади-агай, вот сметану попробуй…

Самигулла старался уважить соседа, подчёркивал его старшинство, называя агаем.

А вскоре после этого жителей Ташбаткана взбудоражила поразительная новость. Её обсуждали и стар и млад.

— Самигулла-то, оказывается, конокрад…

— Да что ты! Чью лошадь увёл?

— Так, буланого у Ахмади, говорят, он украл.

— Да-да! Сват его Вагап в горах дёготь выгоняет. К нему увёл и там зарезал.