Родные и знакомые

— Как опчество смотрит на это? — спросил староста, обводя взглядом участников схода.

— Пускай вдвоём заплатят!

— Так и надо порешить!

Самигулла, искавший случая унизить Ахмади перед всем народом, почувствовал, что наступил благоприятный для этого момент, и решил воспользоваться им, ибо ещё предками сказано: «Не лежи, спрятав голову, когда можно выпустить стрелу».

— Чем облыжно называть человека вором и разносить по улицам бабьи сплетни, починил бы изгородь! — крикнул он, обернувшись в сторону Ахмади.

— Иди ты! — взбеленился тот. — Без тебя, черноликий, обойдусь.

Самигулла встал.

— Старики! Вы всё, должно быть, знаете: Ахмади распустил слух, будто я украл его буланого. Хочет пристегнуть к моему имени кличку вора. Я об этом говорил и Гариф-агаю. Пускай Ахмади вот тут перед всем опчеством скажет, кто видел, где видел… Носить безвинно кличку вора я никак не могу.

Он сел на место. На некоторое время воцарилось молчание. Нарушил его Апхалик:

— Ничего не доказано, и не след наносить обиду человеку только из-за того, что он бедняк.

— Воистину! Коль можешь уличить в воровстве — подай в суд. На то есть закон. А возводить поклёп — не дело.

— Да хоть и пропал конь, у Ахмади он не последний. Вон какой у него косяк!..

— Верней всего, медведь задрал буланого-то. Такая напасть не первый раз приключается.

— Кабы не напасти, я бы давно каменный дом поставил, боярином стал!

— И лавку бы открыл, а?

— А ну вас с лавкой! Пускай Ахмади всё-таки ответит: кто видел, где?..

Староста посмотрел на Ахмади: говори!

— Ладно уж, — сказал Ахмади язвительно. — Украл так украл. У Самигуллы от этого бешмет длиннее не станет.

Самигуллу будто подкинуло с места:

— А, ты — опять за своё! Ну, я покажу тебе «украл»!..

Он петухом налетел на своего обидчика, ткнул кулаком пару раз, но и тот не растерялся, — вскочил, ответил ударами и слева, и справа. Самигулла, намертво вцепившись в ворот противника одной рукой, другой ударил его по скуле. Драка завязалась нешуточная. Вокруг поднялся шум. Несколько человек бросились разнимать дерущихся, а озорные люди, напротив, принялись подзадоривать:

— Покрепче, Самигулла! Костяшками его, костяшками!

— И за изгородь вломи!

— Да, про изгородь-то забыли! Давай уж заодно!

— Ахмади-агай, не поддавайся!

Драчунов развели, усадили — запыхавшихся, побагровевших — на свои места. Самигулла с победоносным видом вытер полой бешмета пот со лба, выкрикнул:

— Ну что — получил? Ишь ты, нашёл вора!

Ахмади, однако, тоже не считал себя побеждённым. Он отозвался мстительно:

— А ты вор и есть! И деды-прадеды твои были воры.

— Ты могильный прах не трогай, гад! Ты вот меня попробуй тронь!

— Ещё трону! И не так, как ты…

— Слышите — стращает! В суд, что ли, подашь? Айда, подавай. И мы не безъязыкие, найдём, что сказать!

— С тобой, голодранцем, и разговаривать не стоит. У тебя, как рот разинешь, все потроха видать. Тьфу!

Ахмади встал, плюнул и демонстративно ушёл со схода.

— Ты своим богатством, нажитым чужим по том, не чванься! Ещё встарь было сказано: не велик от неправедного богатства прок, оно не на долгий срок, — прокричал вслед Самигулла.

Народ группками начал расходиться по домам.

— Ловко отделал Самигулла твоего тёзку, а? — сказал Апхалик Ахмади-кураисту. Идти им было в одну сторону.

— Что заслужил, то и получил.

— Теперь пожалеет, что сболтнул.

— Запомнит урок.

— Через кого же он этот слух пустил?

— Да через жену, через кого же ещё? У неё ж рот — во! Как будто лопатой прорубили.

— И язык змеиный. Ахмади, говорят, сам её побаивается. Крепко она его держит.

— Ну, это ладно… Вот жалко Киньягулову гречиху. Бедняга, кажется, весной последнее отдал, чтобы полоску ему вспахали. И на тебе — потрава!

— Хе-хе… Потравы-то не было. Я ж понятым ходил, видел: там две или три лошади через полоску прошли, немного наследили. Просто нашёлся повод пощипать богатеев.

— А-а… Тогда ущерба, значит, нет.

— А Ахмадиеву изгородь, думаю, Самигулла нарочно свалил. Не похоже, чтоб скотина об неё тёрлась.

— С него станется: сумасброд же…

— И верно. Вон ведь давеча — моргнуть не успели, а он уже тумаков надавал. Всё ж молодчага этот Самик. Как он его, а?

— Молодец! Коль баев хоть так вот под артикул не подводить, совсем на шею сядут…

Глава четвёртая

1

В Ташбаткан приехали большие люди — скупщики мочала. Ахмади вышел встретить гостей на улицу. Он ждал их уже целую неделю.

— Арума [50], Ахмади Салманыч! — поздоровался один из сидевших в тарантасе.

Ахмади — их местный агент. Он должен заинтересовывать народ в том, чтобы летом в пруд закладывали побольше луба, к осени надранное мочало хорошо промывали, просушивали и связали в аккуратные тюки. Зимой по санному пути Ахмади отправит тюки в Уфу. И заготовка мочала, и перевозка его оплачиваются, с точки зрения ташбатканцев, неплохо; в ауле относятся к этому промыслу с почтением, скупщиков называют «мочальными начальниками», а Ахмади, их агента, — «бузрятчиком».