Родом из Переделкино

После того как 1938 году был снят со своего поста нарком внутренних дел Н. Ежов, «кровавый карлик», и на его место поставлен Л. Берия, интеллигенция находилась в плену очередных иллюзий и надежд на смягчение режима. В этот период короткой передышки Н. Вирта в 1939 году создает пьесу «Клевета, или Безумные дни Антона Ивановича», названную им намеренно комедией, чтобы иметь право на благополучный финал. На самом деле в пьесе воссоздается картина удушающей атмосферы подозрительности и страха, повсеместно царившие в то время в стране, когда и «полразговорца» было достаточно для поступления доноса в вышестоящие инстанции, всегда готовые принять соответствующие меры. Герой пьесы Антон Иванович Проскуровский, служащий госучреждения, ни с того ни с сего оказывается в центре сплетен, наговоров, нелепых домыслов, и сам не знает, в чем себя винить.

«Подушко: Нет, все же была ошибка, роковая ошибка, Антон Иванович!

Не надо было ездить за границу. Не следовало. Вот, например, я. Проси не проси – не поеду. Начитался, знаете, этих самых «коварных методов» и просто в ужасе. Учительнице иностранного языка отказал: кто ее знает, зачем она ко мне ходит...

Антон Иванович (стонет)».

Марья Ивановна, жена главного героя, рассказывает мужу о встрече с одним своим знакомым:

«– Куда же, – спрашивает, – он уезжает?

– В Данию, – говорю.

– Ах, вот как, а может быть северней? – и захихикал.

– Почему, – спрашиваю, – северней?

– А теперь, – говорит, – очень многие на север едут, на Колыму, например. Иные, конечно, по своей охоте, а иные, – тут он опять захихикал, – а иные и не по своей».

И дальше:

«Пропотеев: Вот бы, Беня, устроить такой микроскоп, вот такой, – и через означенный микроскоп все сто миллионов и пропустить на предмет выяснения социальной сути. Всех – никому не давать пощады!

Беня (шепотом): И вышестоящих?»

* * *

В доме у Антона Ивановича настали «безумные дни» – жена умоляет Антона Ивановича вспомнить, что он такое совершил, домработница Мавра сушит сухари, друзья и сослуживцы делают вид, что с ним вообще не знакомы.

К счастью, узел в конце концов распутывается, клеветник изобличен и получает заслуженную пощечину.

Казалось бы, Зло было наказано, и все же спектакль оставлял по себе далеко не безобидное ощущение.

Премьера спектакля состоялась морозным вечером 24 декабря 1939 года в театре Революции (ныне Театр им. Маяковского), и очевидец – Олег Леонидович Леонидов – рассказывал мне, как они с женой смотрели спектакль в нетопленом зале и дрожали то ли от холода, то ли от страха. Как это – разве возможно было предположить, что в нашей советской стране могут сажать просто так, по доносу?!

Вскоре на спектакль, о котором шли уже шумные толки в столице, пожаловала Полина Семеновна Жемчужина, жена председателя Совнаркома В.М. Молотова.

В то время ей, должно быть, и в страшном сне присниться на могло, что через несколько лет по обвинению в «сионизме» она сама будет арестована, а ее всесильный муж не сможет (поскольку невозможно себе вообразить, что не захочет) вырвать ее из лап НКВД вплоть до смерти Сталина.

П.С. Жемчужина была возмущена увиденным и, вызвав к себе в предбанник правительственной ложи автора пьесы Н. Вирту и постановщика В. Власова, устроила им страшный разнос. Жена наркома обвинила создателей этого вредного сценического действа, в особенности автора пьесы Николая Вирту, в «клевете на советскую власть, якобы допускающую необоснованные репрессии», – мол, что же это получается?! У нас людей хватают и – прямиком на Колыму?!

На следующий день спектакль был с треском выкинут из репертуара, а пьеса Н. Вирты «Клевета, или Безумные дни Антона Ивановича» как враждебная нашему советскому строю запрещена на вечные времена. (Ныне опубликована в журнале «Современная драматургия», № 1 за 2006 г.)

Это был сильнейший провал. Отцу напоминали о том, что ему не следует зарываться... Иначе... Иначе терпение властей наконец может лопнуть.

* * *

Действительно, когда я сейчас перечитываю эту отцовскую драму, меня берет оторопь. Похоже, он совсем расслабился, когда ее писал, позабыл, в какой стране живет, и без всяких на то оснований вообразил себя вольным художником. Конечно, надо отдать должное его гражданскому мужеству. В те годы тотального подавления всякой свободы слова прикоснуться к зловещей теме массовых репрессий было более чем смелым шагом со стороны писателя, чья биография была далеко не безупречна.

Надо полагать, в сложившейся ситуации со спектаклем отец был бессилен к кому-то взывать и просить о восстановлении в правах быть может лучшего своего драматургического произведения. Скандал с этой пьесой носил столь отчетливый политический характер, что на уровне Главреперткома ничего невозможно было изменить.

Но за других, также терпевших притеснения от Главреперткома, отец пытался вступиться незадолго до собственного провала, о котором тогда еще он знать не мог, поскольку премьера спектакля состоялась несколько позже.

* * *