Родословная абсолютистского государства

Сёгунат Токугава навязал Японии единство без централизма. Итогом стала стабилизация своего рода кондоминиума между режимом сёгуна-сюзерена, располагавшегося в столице Токугава Эдо, и автономными правительствами даймё, размещавшимися в их провинциальных поместьях. В связи с этим японские историки назвали эту эпоху периодом бакухан, термин, производный от слов бакуфу (правительственный комплекс Токугава) и хан (дворы баронов в их собственных поместьях). Эта гибридная система была интегрирована благодаря двойственной основе власти самого сёгуна. С одной стороны, сёгунату принадлежали собственные владения дома Токугава, так называемые земли тэнрё, составлявшие 20–25 % территории страны, – гораздо больше, чем находилось во владении любого феодального клана, – и занимавшие стратегически важные территории центральных равнин и побережья Восточной Японии. Лишь немногим более половины этих земель управлялись напрямую аппаратом бакуфу; остальные жаловались в качестве феодальных поместий хатамо-то или «знаменосцам» дома Токугава, которые насчитывали около 5 тысяч человек [605] . Кроме того, во-первых, сёгунат мог рассчитывать на примерно 20 родственников по боковой линии или шимпан, которым было дано право обеспечивать наследников для сёгуната, и, во-вторых, на многочисленных мелких дворян, которые были преданными региональными вассалами Иэясу еще до получения им высшей власти. Последние составили так называемый фудаи или «домашние» даймё: к XVIII в. их было около 145, а их земли заняли еще 25 % поверхности Японии. Фудаи формировали большую часть высшей бюрократии администрации бакуфу, низшие эшелоны которой набирались из хатамото, тогда как родственные дома были исключены из системы правления сёгуната, как потенциально слишком могущественные сами по себе, хотя они и могли выступать в качестве советников. Сам сёгунат постепенно подвергся процессу «символизации», сопоставимому с тем, который испытала на себе императорская семья. Токугава Иэясу оттеснил императорскую династию не более чем его предшественники Нобунага и Хидэёси, он тщательно восстановил большую часть религиозной ауры, окружавшей ее, в то же время он совершенно изолировал императора и придворную знать кугэ от светской власти. Монарх представлял духовную власть, его задачи были сведены к выполнению религиозных функций, полностью отделенных от политических дел. Оставшуюся двойственность системы управления империи и сёгуната, принимая во внимание религиозную роль первого, в каком-то смысле можно соотнести с отделением Церкви от государства в феодальной Европе; в результате в эпоху Токугава в Японии всегда существовали два потенциальных источника легитимности. Однако, с другой стороны, поскольку император был также и политическим символом, эта двойственность воспроизвела такую черту любого светского феодализма, как расколотый суверенитет. Сёгун правил от имени императора в качестве его представителя в соответствии с официальным мифом, институционализировавшим «тайное правление» ( behind the screen). Династия Токугава, из которой вышли последующие сёгуны, формально контролировала государственный аппарат бакуфу, однако в конечном итоге сама потеряла власть над ним (через несколько поколений значительная политическая мощь перешла к Совету сёгуната родзю, состоявшему из знати, рекрутированной из средних кланов фудаи), став второй ступенью «тайного правления» [606] . Бюрократия сёгуната была многочисленной и аморфной, в этой среде была широко распространена путаница в функциях и совмещение множества должностей. Закрытые вертикальные клики интриговали по поводу постов и прав распределять ресурсы внутри этого тайного механизма. Половину должностей занимали военные, половину гражданские чиновники.