Родословная ашкенази

Оказавшись в свои 85 лет в эмиграции, мама вовсе не растерялась, не повесила нос, а продолжала свой прежний активный образ жизни. Так же, как в Москве, она ездила в плавательный бассейн, занималась в группе гимнастики. С первого же дня стала учиться в классах High School английскому языку, причем учительница неоднократно хвалила ее за старательность и успехи. Несколько лет она посещала лосанджелесский Центр здоровья для пожилых (или «дедский сад», как в шутку называли такие заведения). Она и там продолжала заниматься физкультурой и учить английский, участвовала в разных культурных мероприятиях – читала стихи, танцевала.

В 2005 году, когда маме делали педикюр, у нее оказался порезанным на ноге палец и внесена инфекция, началось воспаление. Ни она, ни я не придали этому особого значения – мало ли какие нарывчики появляются на человеческом теле, особенно на ногах, столь подверженных ранениям. Но у нее воспаление никак не хотело проходить, в ход пошли антибиотки, сначала в виде мази, потом в виде таблеток, которые мама принимала месяцами. Ничего не помогало, инфекция шла все глубже и достигла кости.

Врачи стали говорить, что палец следует удалить. Я возражал и возмущался – что за дела, неужели из-за какого-то нарывчика надо человека резать. Этак можно предлагать тому, у кого заболит голова, взять ее и отрезать. Я, дурак, не понимал, что в мамином возрасте человеческий организм уже не может, как молодой, успешно бороться с воспалением.

Следующей отчаянной попыткой спасти маме палец была установка капельницы и внутривенное вливание антибиотиков. Длилось оно несколько месяцев и тоже не помогло.

И вот мы решились на операцию. Моя русско-язычная кардиологиня Анна Милштейн дала телефон некого хирурга, якобы, «имеющего привилегию» (то-есть, оперирующего) в одном из самых больших лосанджелесских госпиталей Sedars Sinai, основанному и спонсируемому еврейской общиной. Я безответно звонил тому доктору несколько раз, а когда он наконец откликнулся, то сказал, чтобы мы вызвали Скорую помощь и ехали в приемный покой.

Но оказалось, что того хирурга в Sedars Sinai, нет и никогда не было, и вообще он специалист по сосудистой хирургии и никакого отношения к ногам не имеет. Целый день мама пролежала в приемном покое, к ней никто не подходил, и я ни от кого ничего добиться не мог.

И вдруг случайно я встретил в коридоре ту самую А.Милштейн, очень обрадовался, подскочил к ней, думал, наконец-то, вот сейчас все устроится. Но она, еле поздоровавшись со мной, в помощи отказала, обьяснив, что занимается только верхней частью человеческого туловища. И для наглядности показала ладонями какой именно. На все мои мольбы, просьбы, сетования на слабость английского, непонимание и незнание больничных правил она отвечала сердито и резко: «ничем помочь не могу». Только к концу дня маму все-таки положили в палату и наконец-то дали ей что-то поесть.

Ослабление организма многомесячным приемом антибиотиков, нарушение защитной микрофлоры желудка сразу же привело маму к заражению сальмонеллезом. Наверно, он пришел с яичным омлетом, который ей давали, как мягкую пищу, более подходящую для ее вставных зубов. Больничную палату поставили на карантин, дверь завесили желтым занавесом. Врачи, сестры и санитарки, которых теперь невозможно было дождаться, входили в комнату, одетые в тоже желтый полиэтилен и широкие марлевые намордники.

У мамы начался сильнейший неостанавливавшийся понос, температура поднималась до 40 градусов. Несколько суток она ничего не ела, в качестве пищи ей через капельницу стали давать физиологический раствор.

И вот в это время появилась та самая А.Милштейн, теперь уже внимательная и заботливая. Но к чему? Конечно, к тому, чтобы слупить с маминой медицинской страховки побольше денег. Она посылала ее то на одно, то на другое обследование, и ее, слабую, еле дышащую, с высокой температурой каждый раз перекладывали с кровати на тележку, везли по длинным коридорам, поднимали на грузовых лифтах и засовывали в разные сканирующие камеры и трубы, вводили в вену радиоактивные смеси и брали бесконечные анализы крови. Ее руки были так исколоты иглами, что уже не оставалось ни одного свободного места для очередного шприца.

В один из дней маму отвезли в операционную, откуда через пару часов ее уже привезли без того самого злосчастного пальца. Причем, этой ампутации она почти не заметила и я подумал, как же было глупо, что не сделали мы этого раньше.

После операции я неоднократно просил врачей отпустить маму домой, но меня каждый раз пугали тем, что без врачебного контроля и постоянного ухода медсестры мама может умереть. Только недели через две мне удалось ее вырвать из цепких лап эскулапов-бизнесменов.

Оказалось, что вполне можно организовать уход и на дому. Я нашел врачиху, согласившуюся время от времени приходить к маме, и медсестру, регулярно делавшую ей всякие процедуры. Мама пошла на поправку, поднялась с постели и даже снова стала ходить в свой Центр здоровья.