Родственные души

– Если я делаю тебя таким счастливым, тогда почему ты не остаешься со мной наедине?

Ной повернул меня к себе:

– Что ты имеешь в виду?

– Да так, ничего.

– Поппи!

Я уставилась на ноги:

– Ну, просто… знаешь, я не дурочка. Ты уже давно не приводил меня в свою квартиру. На самом деле после Лондона мы ни разу не оставались наедине. А еще ты распланировал для нас длинный маршрут по несексуальным местам. И я знаю почему.

Ной почесал ухо. Он выглядел растерянным.

– В смысле?

– Секс. Ты стараешься не оставаться со мной наедине.

Ной вздохнул:

– Я просто подумал, что будет легче, если мы станем избегать уединенных мест. Таких, где есть кровать.

– Поэтому мы ходим в боулинг-клубы и блинные?

Ной показал на меня:

– Эй, ты не можешь не согласиться, что было весело.

– Да. Но все равно… Ной, я считаю, что ты ведешь себя нечестно, лишая меня права голоса в этом вопросе.

– В чем?

Я взмахнула рукой между нами:

– В этом. В нас. В сексе. Мне не нравится, что ты решаешь, когда мы будем готовы.

Он покачал головой:

– Нет.

– Знаешь, я тоже имею право голоса. Я не какая-то эмоциональная недоразвитая малолетка, которой ты мог бы помыкать. Я твоя девушка.

– Мне просто не хочется торопить тебя.

– Ты и не торопишь.

– Но я боюсь, что так и будет, если мы останемся наедине.

Я улыбнулась:

– А разве ты не считаешь, что решение о том, когда сдерживать наши порывы, а когда – нет, должно быть совместным?

Он тоже улыбнулся:

– Полагаю, ты права.

– Если я с такой легкостью разгромила тебя в боулинге, уверена, смогу справиться и в спальне.

– Ты права.

– Сколько раз мне тебе это повторять, Ной? Я всегда права.

А потом он сжал меня в крепких объятиях, и мы отправились за едой.

29:2

РЕЙН УЖЕ ПРАКТИЧЕСКИ ПРЕУСПЕЛ в искусстве одновременной концентрации и сна. На самом деле, если бы существовал такой олимпийский вид спорта, как концентросон, Рейн завоевал бы золотую медаль. Он не мог вспомнить, когда в последний раз спал в прямом смысле этого слова. Сон ассоциировался с кроватью, пижамой и будильником. Он же не видел свою кровать несколько недель. Одежду и еду доставляли в лабораторию, душ он принимал в высокотехнологичных туалетных комнатах, а общение с внешним миром, естественно, находилось под запретом и обсуждению не подлежало, пока не разрешится ситуация. Хотя у него и друзей-то не осталось.

Многие отдалились во время его интенсивных тренировок. Оказалось, когда дело касается твоего частого опоздания, причин которого ты не можешь объяснить, у людей не хватает терпения. Правда в том, что они не смогли бы принять правду. Это уничтожило бы все. И всех. Ему самому хотелось бы не знать правду. Им разрешалось заводить друзей и искать девушек среди сотрудников компании, как в каком-то научном сверхстрогом брачном агентстве. В некоторой степени это имело смысл. Рейн не мог себе представить, что заведет подружку и не сможет рассказать ей все. Не говоря уже о том, чтобы услышать в свой адрес слова любви и не иметь возможности ответить тем же. В чем тогда смысл? Его нет.

Рейн через силу обрабатывал данные, которые видел на мониторе. Иго глаза настолько привыкли к ним, что он почти машинально распознавал значения. Это стало почти инстинктом. Доктор Бомонт предупреждала, что так и будет.

Словно услышав его мысли, она появилась возле него.

– Рейн, – сказала она командным голосом, привлекая его внимание.

Он резко пришел в себя и выпрямился.