«Родственные души» и другие рассказы

Лукерья Петровна строгая, учит пятнадцать девочек Каменки азбуке, арифметике, Часослову, Псалтири. Она уже научила нескольких маленьких казачек читать и даже писать, а это для каменцев верх успеха в обучении.

День Таля просидела одна, второй, на третий день, с утра пораньше, тихонько собралась в школу. А что с собой взять? Нужно чем-то задобрить учительницу и подружек! Таля осторожно, потихоньку от мамки достала из-за печки большую холщовую сумку. Думала- думала. Ура! Придумала!

Бежит в сад и наполняет сумку доверху спелыми желтыми грушами. С трудом тащит сумку за собой. Приходит раньше всех в класс и всем входящим дает в подарок грушу. Что ты, Таля, разве можно в школе есть груши?! Они такие сладкие, сочные, сладкий сок стекает по пальцам. Ах и вкусные! Входит Лукерья Петровна — и Таля протягивает ей самую большую грушу. Учительница хмурит брови, но груша такая солнечная, такая сочная...

Урок сорван, но, к удивлению мамушки и деда, тетка Лукерья разрешает девочке приходить в школу, и Таля учится вместе с подружками читать и писать. Хорошо, когда у тебя растут в саду такие вкусные груши!

Топаз

Жизнь Тали вся проникнута молитвой: молится мамушка, дед часто читает Псалтирь. Таля дремлет и, приоткрыв глаза, сквозь сладкую дрему видит и слышит: уютно горит лампадка, а дедушка неторопливо перед божницей читает наизусть:

— Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не cede, но в законе Господни воля его, и в законе Его поучится день и нощь. И будет яко древо, насажденное при исходищих под, еже плод свой даст во время свое... (Пс. 1, 1-3)

И снова сладко спится Тале.

Помолится дед, выйдет на двор, обязательно навестит Топаза. Старый стал конь, а взял Федор его жеребенком. С рук кормил, как за ребенком ходил, вот и вырастил: не конь, а чудо! Драгоценность! Топаз и есть...

Были у Федора и другие кони: в четыре года посвятили его в казаки, посадили на лошадку, дали в руку шашку. Но таких, как Топаз, у него не было. Породистая голова с широким лбом, шерсть короткая, нежная, шелковистая, золотисто-рыжая масть, а грива и хвост черные.

А уж умный вырос! Преданней любой собаки, вернее верного товарища, никому, кроме хозяина, в руки не давался, понимал с полуслова, почти как человек. Укрытый в лесу или балке, ждал сигнала, отзывался на свист и стрелой летел к Федору. Ложился и вставал по команде, шел за хозяином в огонь и воду, в сабельном бою кусал и лягал коня врага.

Ах эти казачьи кони — неприхотливые в корме, умеющие выкапывать траву из-под снега, выносливые, подвижные, сильные, преданные, они не отходили от раненых или убитых хозяев на поле боя. В смертельной схватке, окруженные врагами, в свои последние минуты казаки сбатовались — укладывали верных коней кругом и из-за них отстреливались.

Конь сопровождал казака всю жизнь: с детской мечты о собственном скакуне до последних дней, когда одряхлевшего друга поведут под уздцы за его гробом.

Федор заходил в конюшню к Топазу, подкидывал сена, гладил умный широкий лоб. У Топаза были большие карие глаза с продолговатыми зрачками, и когда-то в них отражались облака, и солнце, и вся степь. Горьковатый степной воздух бил в лицо, под копытами дрожала земля, и звезды ярко сверкали в небе, стоило чуть отойти от ночного костра. И ночь казалась дол гой-дол гой, а молодость бесконечной.

Федор дрожащей рукой вытирал слезу, текущую по морде коня, и чувствовал, как у самого непрошеная влага стекает по дряблым щекам: как быстро прошла жизнь!

Полкан

В Каменке беда — взбесился Туман, собака старого Ефрема. Сначала не отходил от хозяина, лизал руки, лицо, потом стал беспокойным, отказался от еды, стал есть несъедобную дрянь, как будто сошел с ума. И когда у Тумана начались спазмы и он не смог пить воду, а вместо хриплого лая завыл — Ефрем застрелил верного пса.

Затем заболела собака в соседнем с дядькой Ефремом дворе, еще одна... Бешенство. Эпидемия собачья. Может, лиса дикая виновата, может, еще какая живность, мало ли их по степи бегает... Если бешеные собаки покусают людей — смертей не оберешься. Казаки затеяли отстрел.

Полкан, большая сильная овчарка, у деда Федора со двора не выходил — нет на нем заразы. Но против круга не пойдешь — стрелять всех собак, значит всех.

Таля любит умного Полкана, с ним ничего не страшно: у чужого не только угощения не примет — близко не подпустит. Со своими, особенно с детьми, Васей и Талей, ласков, как щенок, любит их — сил нет. Полкан учил Талю плавать: держишься за мощную шею и знаешь — друг не даст утонуть.