«Родственные души» и другие рассказы

Знаете, как бывает: вот идет-идет человек по жизненному пути и доходит до какой-то развилки. И от этой развилки идут несколько дорог. Да, да, те самые дороги, которые мы выбираем. А с ними — выбираем свою судьбу. Жаль, что часто и не замечаем мы этой развилки, торопимся, несемся на полной скорости. И только спустя годы, вспоминая прошлое, отчетливо видим себя на перепутье, у этого пересечения дорог и судеб.

Тогда тоже была суббота, и вот так же отслужил он литургию. Только храм был пуст. Старая Клавдия жалась к печке, а вечно хмурый Федор сразу после службы пошел за охапкой дров. В храме было холодно, и две старушки с клироса, закутанные в видавшие виды шали, побрели к выходу. Они не успели открыть дверь, как она распахнулась сама, и вместе с порывами ветра и снега в храм вбежала женщина лет сорока пяти. Одета она была не совсем по-церковному: в брюках, в дубленке и меховой шапке вместо платка. Но шапка была несколько набок, дубленка полурастегнута, а по щекам забежавшей в храм текли слезы. Она неуклюже подбежала к отцу Борису и, упав в ноги, зарыдала. Отец Борис с трудом смог успокоить ее, усадить на скамейку и расспросить о случившемся.

Оказалось, что женщину зовут Елизаветой. Дочка ее, Таня, и только что родившийся внучок Егорка находятся в реанимации. Они всей семьей так ждали этого ребеночка! Имена давно придумали. Если девочка — Леночка, а если мальчик — Егорка.

— Наш Егорка родился! Крошечка наш, солнышко ненаглядное! Танечка, доченька моя бедная! Кровиночка моя!

Женщина опять зарыдала, и отец Борис с трудом добился от нее, что роды прошли неудачно, у дочери большая потеря крови, она впала в кому, а ребеночек родился в состоянии асфиксии и с какой-то патологией. Оба на аппарате искусственного дыхания, и мрачный реаниматолог сказал, что прогноз плохой. А знакомая и опытная медсестра, подслушав

совещание срочно собравшегося в реанимации консилиума, шепнула Елизавете, что и дочка, и внучок ее умирают, и вопрос только в сроках отключения аппарата.

— Бабушка наша старенькая сказала мне к вам бежать, в церковь. Велела просить помощи у Бога и ваших, батюшка, молитв! Помогите, пожалуйста, помогите, батюшка! Ну, пожалуйста! Вы можете! Ведь можете?! Вы же священник! Бог вас послушает! Кого же Ему слушать, как не вас! Танюшка моя! Егорушка маленький!

И женщина опять зарыдала. Отец Борис почувствовал, как у него сжало сердце. Ему стало очень жалко эту молоденькую мамочку, так и не увидевшую долгожданного сыночка. Жалко младенца, который умирает, не увидев белый свет, не припав к материнской груди, не встреченный радостью и любовью всей семьи. Его кроватка и игрушки (наверняка купили!) так и не дождутся своего маленького владельца. И еще где-то там ходит молодой муж и папочка, который может потерять одновременно и жену, и долгожданного сына. А вместо радости и счастья все будут долго стоять на холодном ноябрьском ветру у двух засыпаемых снегом холмиков. Эта картина мгновенно пронеслась в голове батюшки, и он взмахнул головой, отгоняя недоброе видение.

— Успокойтесь, Елизавета! Все будет хорошо! Все будет хорошо, понимаете?! Успокойтесь! Господь милостив! Он спасет и мамочку, и младенчика! Будем молиться, просить у Него милости! И Он обязательно поможет!

Елизавета потихоньку перестала рыдать и смотрела с надеждой:

— Да, мама всегда говорила, что Бог есть! А если Он есть, Он вас обязательно услышит! Значит, все будет хорошо! Ведь правда?! Они поправятся?!

Отец Борис проводил женщину до дверей. И устало вздохнув, стал собираться домой. Домой он с недавнего времени не спешил. Матушка Александра, забрав с собой сыночка Кузеньку, уехала к родителям. На приходе этом в небольшом уральском городке батюшка служил уже три года. И все три года служба проходила в пустом храме.

Люди в городке много работали, жили небогато и летом, в свободное время, предпочитали работать на своих дачных участках, выращивая нехитрое подспорье к зиме. А зимой женщины проводили выходные за стиркой и уборкой, пекли пироги и смотрели сериалы, мужчины же собирались в гаражах и под предлогом ремонта пили беленькую. В церковь многие из них попадали уже не своей волей, а ногами вперед: в городке обычным делом была смерть мужчин в этих самых гаражах от удушья, когда, напившись той самой беленькой, они решали погреться, включали мотор и, уснув, уже не просыпались. Но и все остальные тоже пребывали в каком-то страшном сне, когда, похоронив друга, шли выпить за упокой его души в тот же самый гараж.

Александра, тоненькая и хрупкая, зябко кутаясь в шаль, говорила:

— Мне страшно бывает за этих людей: они как бы спят наяву. Бездумно проживают день за днем, не задумываясь о Боге, о душе, о смысле жизни, о том, что будет там, за порогом... Отче, давай уедем отсюда, из этого городка. В другой — в большой город. Мы тут с тобой так и не дождемся прихожан. И помощи храму не будет. Как и нам с тобой, отче. Будем всю жизнь в нищете. Кузеньке вон на фрукты даже не хватает денег.