«Родственные души» и другие рассказы

Батюшка не помнил, сколько продолжалась его молитва, сколько поклонов он сделал в холодной комнате перед святыми иконами. Когда он уже не мог больше плакать и молиться, с трудом поднялся, едва распрямив затекшую спину. Так, хромая, подошел к окну, прислонился пылающим лбом к холодному стеклу и вместо грязной черноты увидел белоснежную улицу. В свете уличного фонаря искрились и кружились падающие снежинки, и все казалось таким чистым и радостным. Батюшка почувствовал, что боль и тревога ушли, а в душе появились мир и покой. И тихая радость. Часы пробили час ночи. Поздно уже, а завтра литургию служить...

Отец Борис тихо, радуясь миру и покою в душе, подошел к кроватке сынишки, погладил плюшевую голову медвежонка и улыбнулся.

На следующее утро, в воскресенье, когда он уже облачился и собирался служить литургию в пустом храме, случилось необычное. Сначала батюшка услышал громкие и радостные голоса. А выглянув из алтаря, первым делом увидел большое сияющее белое пятно, которое приближалось к нему. Отец Борис спустился по ступенькам и разглядел, что белым пятном оказался огромный букет белых роз. Их несла вчерашняя женщина, Елизавета. А за ней шел молодой мужчина, и еще мужчина, постарше, и две молоденькие девушки, и сияющая старушка.

И они кланялись ему и наперебой рассказывали что-то. Потребовалось какое-то время, чтобы он понял все, что они пытались рассказать. Танечка и Егорка живы! И не только живы, а уже переведены с первого этажа реанимации на второй, в детское отделение. И случилось выздоровление мгновенно. Так мгновенно, что весь медперсонал больницы говорит о чуде. У Тани и Егорушки сидели по медсестре, которых к ним приставили, как к умирающим, в ожидании агонии. И внезапно обе медсестры одновременно увидели, как показатели обоих умирающих пришли в полную норму, а сами умирающие очнулись. Татьяна стала спрашивать о ребенке, а Егорка начал реветь, требуя кормежки. Медсестры, находящиеся в разных палатах, бросились к дежурному врачу и столкнулись у него на пороге. Главное, в одно и то же время — в час ночи! Вот чудо так чудо!

Отец Борис служил литургию, а потом говорил проповедь. И его слушали внимательно Елизавета, и двое мужчин, молодой и постарше, и две молоденькие девушки, и сияющая старушка. Федор с Клавдией стояли довольные и радостные. И бабушки на клиросе пели необычно слаженно. А когда отец Борис договорил проповедь и все пошли ко кресту, он понял, что ни разу не сбился. И даже не заикался. Потому что не думал о том, как он говорит. И как выглядит.

А думал он о людях, которые стояли перед ним и ждали его пастырского слова, его молитвенного предстояния за них перед Богом. Смотрел на них, своих первых настоящих прихожан, и чувствовал любовь к ним. Так вот в чем дело! Нужно почувствовать эту любовь, и тревогу, и боль, и тогда рождается пастырь...

И овцы слушаются голоса его, и он зовет своих овец по имени и выводит их... И идет перед ними; а овцы за ним идут, потому что знают голос его. За чужим же не идут, но бегут от него, потому что не знают чужого голоса. <... > ...Пастырь добрый полагает жизнь свою за овец (Ин. 10, 3-5, 11).

А когда отец Борис возвращался домой, ему казалось, что он стал старше лет на десять. И еще он чувствовал сильную усталость, хотя на душе было светло и радостно.

Когда подошел к дому, то сначала не мог понять — что не так. А потом понял: в доме горел свет, а из трубы валил дым. Отец Борис почувствовал, как защипало в носу и захотелось плакать. Он не спешил заходить, а стоял на крылечке и слушал, как доносятся до него милый голос Саши и щебетанье Кузеньки. Падал снег, и небо и земля становились совсем другими — новыми и белоснежными.

Путь к Богу

Начинал служить отец Борис еще во времена сельсоветов, райкомов и обкомов, когда некоторые должности были несовместимы с открытым посещением церкви. Вот и у одной его прихожанки, Клавы, муж ее, Василий Егорович Пономарев, был председателем сельсовета. А его младший брат, Михаил, еще дальше пошел по карьерной лестнице и работал в обкоме не последним человеком. Младший брат жил в городе, но часто приезжал в гости к старшему. Видимо, любил очень брата. Да и тосковал по родному селу, по речке тихой, по глубоким заводям, где они на ночной рыбалке таскали крупнейший улов.

Братья были среднего роста, крепкие, широкие в плечах, похожие друг на друга своей немногословностью, серьезным видом. И в селе к ним относились с уважением: строгие, но справедливые. Пономаревы сказали — значит сделали. Ну, и не зазнавались особенно, хоть и у власти, — это тоже было очень важно. Правда, нрав у братьев был крутой. Если Пономаревы разгневались — хоть под лавку прячься.

Но — отходчивы. Глядишь — и прошла гроза, солнышко засияло.