«Родственные души» и другие рассказы

В дверь они зайти не смогли, потому что когда поднялись по ступенькам, дверь распахнулась сама. На пороге стояла Клава. Вид у нее был боевой:

— Батюшка, простите, но я вас не приглашала! Знаю я, зачем вы пожаловали, да только не получится у вас ничего! Сколько муж меня гонял! Сколько с ремнем за мной бегал! Позору и страху натерпелась! А теперь что ж — хочет на тот свет чистеньким уйти?! Как прижало — так уверовал?! Не выйдет!

Михаил попытался отстранить Клавдию:

— Клав, да ты что?! Муж ведь это твой. Он сам просил батюшку позвать.

— А я говорю, что не пущу! А будешь, Мишка, настаивать, так я в твой обком-райком завтра же приеду! Опозорю перед всеми твоими начальниками! А то ишь — заря коммунизма у них, религия — опиум народа! Вот и встречайте свою зарю коммунизма без опиума! В трезвом виде! Уходите, уходите из моего дома!

Из комнаты донесся слабый голос:

— Клав, пусти, пожалуйста, мне нужно, очень нужно священника.

Но дверь захлопнулась, и мужчины остались стоять на улице. Отец Борис посмотрел на захлопнувшуюся дверь. Перевел взгляд на тоскливую морду Тяпы. А затем, отозвав Михаила за калитку, что-то горячо пошептал ему.

Ближе к вечеру, когда все еще пышущая гневом Клава отправилась на обычные многочасовые посиделки к соседке Тамаре, Михаил вышел на задворки. Прошел по глубокому снегу через огород, тропя путь для отца Бориса, который неуклюже перелез через забор и почти свалился в крепкие объятия работника обкома. Крадучись, по-партизански, прошли они в дом, где и окрестил батюшка умирающего.

Сначала отец Борис совершил чин оглашения, прочитал запретительные молитвы, и больной отрекался вместе с ним от сил зла. Во время крещения Василий сидел на стуле и поднимался с помощью брата, слабым голосом повторяя за отцом Борисом:

— Сочетаешься ли ты со Христом?

— Сочетаюсь.

— Сочетался ли ты со Христом?

— Сочетался.

— И веруешь ли Ему?

— Верую Ему как Царю и Богу...

А когда батюшка совершал Миропомазание, его самого охватил трепет: лицо крещаемого видимым образом менялось после каждого помазания святым миром лба, глаз, ноздрей, уст... Повторяя каждый раз: «Печать дара Духа Святаго. Аминь», отец Борис видел, как бледное лицо больного таинственным образом преображалось и светлело. А после помазания святым миром Василий уже стоял на ногах сам. Отец Борис поздравил своего крестника и причастил новоизбранного воина Христа Бога нашего.

Когда отец Борис уходил, Василий плакал. Слезы текли по его исхудавшему лицу, а сам он светло улыбался. В дверях Михаил стал благодарить батюшку и все пытался засунуть в карман купюры. Но отец Борис, к его удивлению, не взял денег. И младший брат, выйдя на крыльцо, долго смотрел ему вслед. Шел домой батюшка, уже не таясь, не задворками, а по улице. Шел и думал, что нужно будет теперь навещать и причащать больного. Не дожидаясь приезда младшего брата.

Но в этот же день им с Михаилом суждено было встретиться еще раз. Близилась полночь, и отец Борис читал перед сном книгу под ровное дыхание жены Александры и сладкое посапывание Кузеньки. Вдруг в дверь постучали, и когда батюшка вышел, накинув старый полушубок, он снова увидел Михаила. Тот стоял молча и нерешительно смотрел на священника, а потом выдохнул:

— Батюшка, он умер. Вскоре после вашего ухода. Еще и Клава не успела вернуться. И еще, батюшка, перед смертью он посмотрел в угол и говорит мне: «Миш, их нет. Они ушли» — «Кто ушли, брат, о ком ты?» — «Эти черные и злые — они ушли. Совсем.

А знаешь, Миш, батюшка сказал, что у меня теперь есть ангел-хранитель. Правда есть. Миш, он правда есть! Ах, какой он красивый! Я такой счастливый, Миш! Как я счастлив! Ты его тоже видишь? Ну, вот же он, вот!» Я, батюшка, оторопел даже. А он улыбнулся и умер.

На отпевании Василия было много народу. Сам он лежал в гробу как живой. И лицо его по-прежнему было светлым, радостным. Сначала все удивлялись решению Михаила отпевать брата, а потом пришли проводить его в церковь. Клавдия отпеванию не препятствовала. Стояла молча, поджав губы, но весь вид ее выражал протест против совершающейся несправедливости. В церковь после смерти мужа она ходить перестала. Может, придет еще? Кто мы, чтобы судить?

А через месяц после отпевания, когда отец Борис отслужил литургию и народ пошел ко кресту, батюшка увидел в притворе храма празднично одетого Михаила.

Когда прихожане стали расходиться, он подошел к отцу Борису и, смущаясь, сказал:

— Я вот тут креститься решил, батюшка. Не откажите, пожалуйста...

Есть у нас ещё дома дела

Снег еще не выпал, но голые деревья, стылая земля замерли в ожидании зимы. Баба Валя кое-как открыла калитку, с трудом доковыляла до двери, долго возилась со старым, уже тронутым ржавчиной замком, зашла в свой старый нетопленый дом и села на стул у холодной печи.

В избе пахло нежилым. Она отсутствовала всего три месяца, но потолки успели зарасти паутиной, старинный стул жалобно поскрипывал, ветер шумел в трубе — дом встретил ее сердито: где ж ты пропадала, хозяйка, на кого оставила?! Как зимовать будем?!