Приняв благословение, паломники один за другим за Николаем Ивановичем к храму потянулись. Дошла, наконец, очередь до здоровяка. Он стоит, большой, лысый, насупленный, носком ботинка землю ковыряет. А старец его ласковее всех обнимает, своей слабой ручкой до его высоченной лысины дотягивается, голову к себе притягивает и целует, как сына родного:
— Петенька мой приехал! Наконец-то! Родной ты мой! Деточка моя!
И насмешливый здоровяк громко, неожиданно для всех и самого себя, всхлипнул и бережно старца в свои здоровенные объятия заключил:
— Батюшка! А как вы мое имя узнали?!
— Да я же тебя заждался, Петенька, ты уж лет пять назад должен был приехать-то, а видишь как припозднился! Хватил горя, обманули, предали —думал, жизнь закончилась?! Нет, сынок, она у нас с тобой только еще начинается!
И видит отец Валериан, как здоровый Петенька плачет как ребенок, уткнувшись в плечо старца. Отец келарь смущенно отвернулся и отправился в трапезную к дежурным трапезникам — насчет обеда гостям обители распорядиться.
А на вечерней службе группа паломников вела себя тихо и благоговейно. Здоровяк тоже стоял тихий- тихий, и вид у него был совсем другой, не такой, как в автобусе, — серьезный, печальный, растроганный. Николай Иванович молился рядом с отцом Валерианом, и после отпуста здоровяк подошел к ним. Он стоял молча, нерешительно, перетаптываясь с ноги на ногу, и Николай Иванович спросил первый:
— Все в порядке, Петр Викторович?
— Николай Иванович, простите меня, пожалуйста. Я хотел извиниться за свой вопрос.
— Хорошо. Теперь вы знаете, что такое умиление?
— Знаю.
В монастыре только что закончилась трапеза. На кухне было светло и уютно, горела лампадка перед иконами, солнечный луч играл на свежевымытой посуде. Вкусно пахло: на плите стояли накрытые полотенцем пироги с капустой, а в большой желтой кастрюле — наваристый грибной суп для иноков, которые еще не вернулись с полевых работ. Послушник Дионисий сноровисто протирал насухо чашки, а келарь отец Валериан проверял припасы, готовил продукты дежурным трапезникам на следующий день.
В пустой трапезной за длинным столом сидел Виталька, слушал Валаамские песнопения. Отец Валериан заглянул в трапезную: не закончились ли салфетки на столах? Спросил у Витальки: — Наелся, брат Виталий?
Виталька что-то буркнул сердито себе под нос.
— Чего-то там бормочешь? Не наелся, что ли? Уж не пельменей ли тебе опять захотелось? — встревожился отец Валериан.
Подошел поближе: Виталька сосредоточенно рисовал. Карандаш он держал криво, по бумаге водил им со скрипом, однако рисунки получались вполне понятные.
Одно время Виталька начал рисовать автобусы. Вот рисует сплошные автобусы — и все тут... А нужно сказать, что монастырь находился в глуши, был бедным и паломники сюда приезжали редко. Автобусы тоже были редкостью, и братия недоумевала: с чего так старательно вырисовывает Виталька огромные автобусы?
Прошло совсем немного времени, и кому-то из паломников так понравилось в монастыре, что рассказал он друзьям, те — своим друзьям. А может быть, просто время пришло и созрела братия, могла помощь духовную оказать паломникам. Может, Пресвятая Богородица так распорядилась — в Ее честь обитель освящена. В общем, отчего — неведомо, но в монастырь потянулись бесчисленные автобусы с паломниками.
А потом Виталька ни с того ни с сего жениться захотел:
— Хочу я жениться! Так жениться хочу! Вот бы жену мне найти!
— Какую-такую жену, брат Виталий, ты ведь, хоть и не в постриге, а живешь-то — в монастыре! Зачем тебе жена?!
Посмеивались монастырские над смешным Виталькой, посмеивались — а потом глядь, два инока в мир ушли и женились.
Игумен Савватий как-то делился со старшей братией: лет десять назад, рано утром, перед литургией, подошел к нему Виталька, весь серьезный такой, как будто должен что-то очень важное поведать. Отец Савватий сначала отмахнуться хотел: некогда перед литургией праздные беседы вести. Но Виталька отмахнуться от него не позволил; обычно добродушный и кроткий, повел себя, как грозный начальник. Из его слов стало понятно, что было блаженному какое-то духовное видение и ему необходимо об этом видении рассказать.
Отец Савватий отвел парнишку в сторонку и из его непривычно разборчивой и серьезной речи понял, что приоткрыто Витальке что-то из будущего: он рассказал о будущем настоятельстве отца Ксенофонта. О том, что будет сам отец Савватий духовником и строителем обители и какие именно постройки он построит в монастыре.
Рассказал еще кое-что утешительное, о чем пока игумен Савватий братии не поведал. А в конце своей на редкость вразумительной речи стал игумена благословлять. Отец Савватий, удивившись, отстраниться хотел, а потом смирился и принял благословение. И когда он смиренно стоял в полупоклоне перед блаженным, почувствовал, как сверху вниз пошла теплота благодати, которая охватила все тело.
А Виталька, благословив, сделался прежним: смешным и дурашливым, как будто он выполнил важную миссию и освободился от порученного. Стал снова что-то неразборчиво бормотать.