Если вам посчастливилось видеть Федерера на огромном стадионе из первых рядов, то, скорее всего, вы заметили ту легкость, с которой он отключается от окружающей обстановки, чтобы сконцентрироваться на матче, на противнике, на очередном мяче, на следующем ударе. Создается впечатление, будто он в этот момент тренируется где-то в дальнем уголке спортивного зала. На крупнейшем в мире теннисном стадионе Артура Эша Федерер даже в напряженной обстановке вечернего матча ведет себя так, словно находится в индивидуальном пузыре, изолированном от всего, что происходит вокруг. Похоже, он вообще не обращает внимания на то, что за каждым его движением следят более 20 тысяч присутствующих, что телекамеры передают любое изменение выражения его лица миллионам телезрителей во всем мире, что с трибун доносятся выкрики, которые любого могут вывести из равновесия.
Кажется, что он от рождения обладает психической устойчивостью, особенно необходимой в индивидуальных видах спорта. Она проявляется в феноменальной способности полностью концентрироваться на текущем моменте и в сложных ситуациях обращаться ко внутренним резервам, позволяющим играть еще лучше. Федерер – это человек момента. Он умеет извлекать пользу из каждого мгновения, поэтому складывается впечатление, что у него в распоряжении больше времени, чем у других. Это особенно ценно в теннисе, где порой все решают сотые доли секунды (если, конечно, ваши руки и ноги достаточно быстры).
Федереру помогало и то, что он практически всегда легко справлялся с ролью фаворита и с теми высокими надеждами, которые на него возлагались. В отличие от других, он мог использовать свои прошлые успехи для того, чтобы стать еще сильнее, черпал из них силы для поднятия уверенности в себе, и это позволяло ему дольше всех сохранять первую позицию в мировом рейтинге. Источником этой особенности всегда была безусловная и безграничная любовь к теннису, который, казалось, был для него важнее всего остального. Паганини отмечал, что эта любовь становится все сильнее по мере того, как карьера подходит к концу, так как Федерер понимает, что она не будет вечной.
Преданность теннису объясняет и то, почему Федерер старается как можно больше отдать своему виду спорта и его поклонникам. «Я хочу, чтобы теннис остался после меня в лучшем состоянии, чем в то время, когда я пришел в него», – сказал он однажды. При этом ему всегда удавалось не показывать признаков стресса в общении с прессой даже после поражений. Всех интересовало, откуда он берет это внутреннее спокойствие. Возможно, оно объяснялось тем, что он уже давно перевыполнил все планы, которые ставил перед собой как игрок, а все, что было сверх этого, воспринимал как своеобразный бонус. От него нередко можно было услышать, что он достиг большего, чем кто-либо мог ожидать, в том числе и он сам. Невероятные успехи, первым среди которых стала победа на Уимблдоне, дали ему еще в начале карьеры определенную свободу и вывели на орбиту, о которой он и не мечтал и которая давала возможность замахиваться на высочайшие достижения.
Федерер уже вскоре начал рассматривать себя в качестве не только спортсмена, но и шоумена, который способен удерживать внимание зрителей и без ракетки. В этом ему помогали быстрота реакции и легкий жизнерадостный характер. Так, например, в ходе розыгрыша Кубка Дэвиса в Женеве он оказался в центре толпы болельщиков и тут же завел их и начал скандировать вместе с ними кричалки: «Кто мы?», «Мы швейцарцы!», «Кто лучше всех?», «Мы лучше всех!»…
Его юмор отличается спонтанностью. Он не очень умеет рассказывать анекдоты, но всевозможные розыгрыши рождаются у него на ходу. Он может незаметно подмешать Мирке в тарелку острую пасту васаби или включить заснувшему пассажиру в машине подогрев сидений на полную мощность. В ходе интервью он тоже не лезет в карман за острым словцом, реагируя на вопросы с такой же быстротой, как и на мячи на корте. Например, давая в 2010 году в Мельбурне интервью Джиму Курье перед финальной игрой против Энди Маррея, он сказал, что шотландец испытывает намного большее давление, чем он, потому что Великобритания уже «150 тысяч лет» не рождала победителей турниров «Большого шлема». Таким образом он подшутил над склонностью английских журналистов все гипертрофировать. Однако кое-кто понял эти слова иначе и обвинил его в ведении психологической войны против противника.