В читательских кругах устоялось мнение, что писать фантастику - дело, по-видимому, нехитрое. Во всяком случае, тысячи научных и ненаучных сотрудников веруют в это - кто в глубине души, а кто и в категорическом откровении подобного мнения. Свидетельством тому - широкий поток научно-фантастических рукописей, орошающий литературные отделы всевозможных редакций. Возможно, что моя книга рассказов укрепит это распространенное заблуждение.
А может быть, и наоборот. Когда мы слушаем «Сомнение» Ф. Глинки в исполнении Ф. Шаляпина и подпеваем внутренним голосом, кажется, что у каждого из нас выйдет не хуже. Но нет, не выходит. Так и в любом жанре человеческой деятельности.
Научная фантастика… Студентом МВТУ имени Баумана я и не помышлял, что однажды войду в списки авторского актива жанра, испытавшего на своем веку немало взлетов, падений, и наконец обретшего свободное парение под пристальным и отчасти тревожным взглядом читателей эпохи нагрянувшей мировой научно-технической революции, частично передавшей прогнозирование будущего из рук писателей-фантастов в производственные программы НИИ, что, собственно, только усилило обаяние магии предсказаний чисто литературного толка.
Классические галереи и аудитории старинного училища, его про-копченные литейные ряды мощных станков мастерских металлообработки, царственная тишина многочисленных лабораторий, строгие лики великих бауманцев XIX века, задумчиво взирающих с дворцовых стен старинного колледжа на младое поколение спортивно скроенных студиозисов… Здесь волей-неволей целишь личное будущее на служение науке - чистой или прикладной, и родничкам художественных помыслов, закипающим в подсознании, не устоять против захватывающего воображение величественного течения технических задач века.
Из бойниц этого дота открывается панорама, загроможденная конструкциями всевозможного назначения, и на стальном фоне чисто производственной картины образы литературного, в том числе научно-фантастического эпоса колышутся эфемерными призраками, жизненная власть коих ограничивается, дай бог, правом совещательного голоса.
Курсовые проекты - вот скромные повести студента МВТУ. В их сюжетах он волен фантазировать, казнить или миловать отдельные гайки, шпонки, шестерни, варьировать эскизные наброски, усмиряя, впрочем, сюжетные порывы суховатыми требованиями ГОСТа. Записные книжки студента украшаются обрывками формул, схемами узлов и деталей, бегло заносимыми в электричке, метро, трамвае, где придется.
Все это в порядке вещей, да вот напасть: поток конструкторского полуфабриката, пополняющий мои записные книжицы, то и дело разрывается формулировками, чуждыми духу чугуна, стали, сопротивления материалов, дисциплин точных. Слышу чье-то занятное выражение, вижу колоритную сцену из жизни улицы, фиксирую чей-то энергичный жест - записываю. Зачем, спрашивается? А зачем люди мечутся вокруг кожаного мяча, травят короля пешками, конями, слонами и самой королевой? Предаются всевозможным играм. Приятно! Так и тут. И потому в старых записных книжках среди интегралов и схем нахожу:
«Блочная стена моей комнаты исполняла концерты для скрипки с оркестром, ругалась басом, взвизгивала по-бабьи, застольно пела неверными голосами соседей про Стеньку Разина, и только не плясала цыганочку».
«А вы что сегодня изобрели? - разговор в дамской парикмахерской XXI века».
«Невозможно, как столкновение двух лифтов».
«Он чувствовал себя шпагоглотателем, проглотившим шпагу натуральным образом».
«Люди здесь достигали глубочайшей старости. Но получалось это у них чрезвычайно быстро».
«Он работал обыкновенным продавцом в табачном киоске, научных трудов не имел, не выписывал, не читал, о социологии слыхом не слыхал и жил в душевном покое, твердо надеясь, что на его веку мужики и бабы не освободятся от смертельной привычки к куреву, и потому полюбившаяся работа в киоске всегда будет его привилегией. Он не подозревал, что директива о замене поголовья табачных капитанов кибернетическими автоматами-американками принята окончательно и бесповоротно».
Сюда же под знаки интеграла заносились: высказывания представителей неточных наук, поражавшие меня отточенностью и математической строгостью формулировок.
«Развитие всех наук только через множество перекрещивающихся и окольных путей приводит их к действительно исходной точке». (Карл Маркс)
«Человеческий ум широк, между тем как мир узок, и потому мысли легко уживаются в первом, между тем как вещи резко сталкиваются между собой во втором». (Макс Пикколомини в драме Шиллера «Смерть Валленштейна»)
«Нетерпимость всегда враждебна истине и выгодна лишь лжи. Истина любит критику, от нее она только выигрывает; ложь боится критики, ибо проигрывает от нее». (Дени Дидро)
«Истинное и настоящее легче распространялось бы в мире, если бы неспособные производить его в то же время не были бы в заговоре: не давать ему хода». (Шопенгауэр)
«Для истины достаточный триумф, когда ее принимают немногие, но достойные; быть угодной всем не ее удел». (Дени Дидро)