Хавронья разузнала все и ночью поведала мужу. Оказывается, Рогнеда эта Ульяна их, красавца писаного, сокола ясного, отринула. Поигралась, значит, и бросила. Живет теперь в боярском тереме, и к Ульяну всякий интерес потеряла. Потому и ходит их сынок такой грустный.
— Вон оно как, — протянул Никодим удивленно. Не ожидал он такого, не ожидал. — Ну, ничего, то наука ему впредь будет.
На том разговор и кончился. Вскоре людская молва донесла еще более страшные вести, отчего седые волосы зашевелились на голове Никодима. Девка эта, по которой Ульян сох, зарезала боярина своего и сама сейчас сидит в каземате у посадника, суда дожидается. Услыхав это, Хавронья, мать Ульяна, чуть умом не тронулась. Никодим тогда цыкнул на нее, запер в дальней комнате, чтоб, значит, чего еще сдуру не натворила, а сам пошел узнать, что на самом деле приключилось. Боялся он втайне, что и сынок его здесь замешан. Если, не дай Бог, так, то жди посадских стражников у себя на дворе.
Потолкался по торжищу, послушал, о чем народ бает. Про Ульяна никто не поминал, и это вселило в отцовское сердце надежду. С тем и вернулся домой, чтоб жену успокоить.
Ульян заявился к вечеру. Ходил по двору, как неприкаянный, не зная, чем себя занять.
— Чего приключилось? Отчего смурной такой? — спросил Никодим, делая вид, как будто и не ведает ничего.
Ульян молчал вначале, а потом все ж сказал:
— Рогнеда в беду попала, батюшка. Люди посадника ее забрали и в темницу бросили.
— Это отчего ж так? Али натворила чего?
— Люди бают, что боярина своего зарезала. Но не верю я тому, отец! Не верю!!!
— Господи, Царица Небесная!!! — Отец перекрестился. — Спаси и сохрани!!! Вот угораздило ж тебя… — Никодим помолчал, в задумчивости теребя бороду. Произнес вполголоса: — Народ зря болтать не будет, сын. Значит, и вправду это было. Говорил тебе, не связывайся с девкой этой. Как сердцем чувствовал. Теперь и тебя посадник велит в колодки заковать.
— Меня-то за что? — Ульян вскинул глаза на Никодима.
— А за то, что с девкой этой якшался. У посадника думы высокие. Государев человек как-никак. Откуда мне знать, что он надумает?
— И что же теперь делать?
— Что делать… — проворчал Никодим. — Раньше надо было думать, да советов отцовых слушать, а не поступать так, как вздумается. — Подумал немного. — Вот что… Перво-наперво, я думаю, укрыться тебе надобно. Поезжай на мельницу и сиди там, как мышь, и никуда не высовывайся. Авось да пронесет мимо беда окаянная.
Не знал Никодим, что Ульян все равно поступил по-своему. Не стал он укрываться на мельнице, как отец советовал, а начал искать способа вызволить Рогнеду из лап боярских. Дело тут не столько в тоске сердечной, а, скорее в том тайном, о чем успела шепнуть девица, прежде чем свое дело черное свершила.
Никодим ни о чем этом не знал. Поэтому, когда через несколько дней ничего не случилось, и людская молва приутихла, перекинувшись на другие городские новости, успокоился совсем.
Русская земля была всегда богата на всякого рода лихих людей, готовых за небольшую деньгу исполнить самое щекотливое дельце. Не был исключением и Борисов. После недолгих поисков Ульян оказался в харчевне хромого Остапа, что находилась на другом конце города, в Глухом тупике.
Через забранное слюдой оконце внутрь избы едва пробивался свет догорающего дня. За прилавком стоял сам хозяин, протирая рушником грязную посуду и зорко поглядывая в зал. Рядом чадила лампада, отбрасывая причудливые тени на посетителей. Винные пары, смешанные с запахом кислых щей, витали в воздухе, накрывая людей легким туманом. Царила суета, обычная для такого рода заведений. Видя подобное, Остап удовлетворенно щурился. Народ все прибывал, и служки — молодой парень да сирота девка в грязных, когда-то белых передниках — бегали по залу, как шальные, стараясь угодить всем.
Кого здесь только не было! Сдвинув два стола, шумной гурьбой сидели мастеровые, за чаркой ола обсуждая свои дела; холопы и низший люд за графином кислого вина жаловались друг другу на горькую судьбину. Остап в их сторону даже и не смотрел. Чего с них взять? Главное, не проглядеть, чтобы они не начали спьяну кулаками махать. Но для этого есть Вадимир. Вмиг усмирит особо буйных. Вон стоит — подпирает могучей спиной стену и ждет знака хозяина. Но пока, хвала Господу, вроде все спокойно.
За отдельным столом, накрытым белой скатертью, сидели заморские купцы и молча хлебали из деревянных плошек. По сторонам не смотрели, а только изредка перекидывались словом. Заведение хромого Остапа хоть и имело плохую репутацию, но готовили здесь неплохо и, по сравнению с другими питейными заведениями города, большую деньгу не брали, довольствуясь малым, но постоянным.
Хлопнула дверь, пропуская внутрь очередного посетителя. Им оказался молодой человек. Он постоял, привыкая к полумраку, затем спустился по выщербленным ступеням в зал и прошел в самый дальний угол, туда, где угадывались силуэты нескольких человек. Остап проводил его настороженным взглядом. В глазах вспыхнуло удивление, но тут же и погасло. Другие дела требовали неусыпного внимания хозяина.