Рой

– Чепуха, – выкрикнул офицер, словно пытаясь заглушить песнопение. Лицо его побелело и исказилось болезненной гримасой. Он зашатался и, чтобы удержаться, оперся о колонну. Самородок отреагировал на прикосновение, вспыхнув ярче. Офицер издал сладострастный стон, медленно опустился на колени и прижался лбом к сияющему камню.

Сохрани Трес частичку здравого рассудка, он бы удивился тому, как отбросил оружие и жадно потянулся к глыбе, желая дотронуться до нее раньше других бойцов. Но и они жаждали того же. Дрон, почуяв неладное, закружился на месте, тревожно вереща, а затем вылетел из пещеры шальной пулей.

Пространство у глыбы стало заполняться обращенными. Когда и откуда они появились в пещере, никого из бойцов уже не волновало. Слуги Роя обступали парализованную группу преследования, сжимаясь в плотный круг. Трес зачарованно смотрел в пустые глаза, касался протянутых рук, медленно раскачиваясь в такт гипнотической мелодии, звучащей в голове. Все превратилось в пустое, и лишь одно какое-то мгновенье в никчемном прошлом еще имело смысл: подлый пришелец, коварный Геб украл его лицо, жизнь, цель. Потом забылось и это. Тресу мерещилось, что он тонет в ярких, но не жалящих, удивительно чистых лучах, исходящих от самородка, и обращенные, чувствуя, как подается и истончается в неземном свете несчастная душа, принялись срывать с ополченца одежду.

Обнаженный рудокоп не ощущал ни пещерного холодка, ни ложного стыда, ни то, как в легкие, больше не защищенные фильтрами респиратора, проникает нейробит. Он глубоко дышал, тревожа розовую взвесь. Гамма-Лу очистился от пристрастий и не жаждал вкушать запретного плода. Обращенный перестал быть Тресом или номерным клоном, безликим рудокопом, рядовым ополченцем и даже человеком. Неофит стал выше привычных понятий, блеклых эмоций и куцых воспоминаний, больше тесных тоннелей и сумрачных уровней, древнее всего, что знала жалкая история примитивного вида приматов, вознесшихся к звездам по нелепой эволюционной случайности. Рой? Подобное название мог придумать только тот, кто не понимал сути природы, уникальности планеты и природы ее истинных хозяев.

Волна человекообразных качнулась, хищно лизнув самородок и нехотя откатилась, поглотив неофитов. Рой с охотой принял новые частички, и в хоре его преданных слуг зазвучали новые голоса, открывая истинную природу Астире, в которой не было места ущербной, примитивной разобщенности. Только единство, только слияние – в большее, в целое, в светлое, в божественное, навсегда.

В тот самый момент, когда личность рудокопа-ополченца прекратила судорожно барахтаться на поверхности, чтобы безвольно поддаться зову бездны, в пещере вспыхнул настоящий свет. Но и это больше не имело смысла. Время остановилось.

8. Созерцатель (Я в энной степени)

Истина не принимает слов. Отражая видение со стороны, слова подменяют суть грубым описанием, не всегда правильным, нередко – сквозь призму заблуждений наблюдателя. Вот почему даже правда – всего лишь ракурс, который не всегда бывает удачным.

Давным-давно, когда время не было осознано и определено, разум, поглотивший Треса, делил планету с множеством таких же созданий, и не было имен в привычном землянам понятии или привязанностей, детей или родителей. Существо, в ареал обитания которого вторглись ополченцы, осознавало себя сплетением жил уникального минерала, и эта сеть однажды стала столь обширной, густой и сложной, что в ней не могла не вспыхнуть искра самосознания. Оно помнило свое появление, и то, как на сигнал новорожденного разума откликнулись другие, яркие и непохожие друг на друга маяки иных сознаний. Их было так много, что новичок едва не захлебнулся в потоке сигналов, посланных сородичами.

Имя каждого обозначалось уникальным уравнением неописанных земной математике переменных, возведенных в непостижимую степень. В переводе на человеческий язык, не точный, не полный, не совершенный, такой разум называл бы себя чем-то вроде сущности, осознающей себя мириадами частиц, каждую из которых безошибочно она определяет, чувствует и наполняет собой, удовлетворенная своими действиями и точностью прогнозов, получающая удовольствие от поглощения новых воспоминаний. Но уже в следующее мгновение имя аборигена включало бы в себя новые ощущения, впечатления и послевкусия, и некоторые из них не имели сколь-либо близких ассоциаций, известных Земле.

Аборигены были чудесным порождением местной геологии, проявлением удивительных свойств неживой материи и неисчерпаемой энергии тектонических процессов. Сторонний наблюдатель, будь таковой на Астире, провел бы аналогию между природой ее автохтонных обитателей и разветвленными сетями электронных коммуникаций пришельцев. Разумеется, сходство было столь отдаленным, как в случае, если кому-то пришло в голову поставить в один ряд бактерию и млекопитающее, но оно бы объяснило многое. Впрочем, поисками параллелей на небесном теле, опаленном материнской звездой и космическим излучением, никто не занимался.